После того как все формальности были соблюдены, к Гееру пристроились двое молчаливых молодых людей в небрежно повязанных галстуках и проводили его до лифта. Затем вывели в коридор и довели до кабинета с табличкой «Сенатор Стокманн». Один из провожатых тихо постучал в дверь.
– Да, – негромко произнесли за дверью.
Провожатый приоткрыл дверь и доложил:
– Сенатор, к вам медиум Геер.
– Пусть входит, – последовал ответ.
Гарды посторонились – Геер вошел в кабинет и притворил за собой дверь.
Кабинет был просторный и светлый. В обстановке – никакого пластика, только дерево и кожа. Стены обиты красивыми панелями из черного дуба. На полу – красный ворсистый ковер. В глубине кабинета – массивный стол для переговоров, а справа от него – большая часть непокрытого ковром гладкого мраморного пола, на котором одинаково удобно танцевать чечетку и резать людей. Протер тряпочкой – и никаких следов.
Сенатор Стокманн сидел за столом. Выглядел он так же, как на своих многочисленных фотографиях в газетах. Темные густые волосы, цепкие глаза, слегка подведенные тушью, нос тонкий и аккуратный, а губы – полные, чувственные, порочные.
Перед сенатором были разложены какие-то бумаги с колонками и цифрами, которые он просматривал до прихода посетителя. Сенатор оглядел Геера быстрым, но внимательным взглядом, затем указал ему на стул.
Геер сел. Он попытался проникнуть в мысли Стокманна, но не смог. Защита сенатора была непробиваема для медиума его уровня. Геер поймал себя на том, что волнуется. И связано это было отнюдь не с делом, ради которого он пришел. Геер чувствовал, что-то тут было не так. Что-то готовилось, что-то очень опасное и очень неприятное.
Он попытался украдкой медитировать, стараясь проникнуть в происходящее, но ничего не добился. Гееру показалось, будто что-то постороннее едва заметной, неслышной тенью скользнуло в его сознание. Ухватить эту тень он не успел, поскольку сенатор разомкнул свои ярко-красные губы и произнес:
– Слушаю вас, медиум Геер.
Он снова попытался проникнуть в мысли Стокманна, и снова потерпел неудачу.
Беспокойство Геера усилилось, но он по-прежнему ничего не мог понять. Интуиция, не раз спасавшая ему жизнь в Оптине, оказывалась почти бесполезной в мире обычных людей и их странных игр. В одну из этих игр собрался сыграть и Геер.
– У вас есть пара минут, медиум, – заявил сенатор Стокманн. – Советую не медлить.
– Пары минут вполне хватит, – ответил Геер. – Я пришел, чтобы рассказать вам одну историю. Вы когда-нибудь слышали про зеркала Чигорина?
– Слышал. Это спекшиеся фрагменты расплавленного и затвердевшего стекла, которые находят в Оптине.
Геер кивнул:
– Верно. Если ты хоть раз посмотрелся в это «зеркало» и встретился взглядом со своим двойником, оно тебя не забудет. Зеркалу Чигорина достаточно одного мгновения, чтобы узнать всю подноготную человека. А потом, спустя час, день или год, оно готово показать случайному прохожему все, что узнало о тебе. Как говорится – был бы зритель.
Геер замолчал и вгляделся в лицо сенатора. Лицо это по-прежнему был спокойным. Зеркала́ Чигорина давно известны ученым и не представляют собой ничего сверхъестественного с точки зрения квантовой физики. Года три назад зеркалами Чигорина заинтересовались «наверху». Спецорганы решили использовать их как своеобразные детекторы лжи. Однако вскоре после начала экспериментов выяснилось, что а) зеркала реагируют не на каждого человека, б) прочесть накопившуюся информацию в полном объеме могут только медиумы. А верить медиумам на слово в высших эшелонах власти не принято.
Однако иногда медиуму удавалось не только пересказать словами открывшуюся ему информацию, но и слегка изменить структуру зеркального «накопителя», и тогда зеркало Чигорина начинало транслировать накопившуюся информацию в виде доступного всем людям видео– и аудиоряда.
Осколок зеркала Чигорина, который Геер подобрал в районе Сухаревской площади, оказался восприимчивым к его вибрациям. Когда Геер увидел в обломке зеркала сенатора Стокманна, он поначалу растерялся, и лишь спустя пару минут, после того как несколько весьма выразительных и специфичных сцен пробежали у Геера перед глазами, он заставил свои мысли работать в нужном направлении.
Теперь драгоценный осколок лежал у медиума в кармане, и с его помощью Геер собирался получить что-то вроде выходного пособия, перед тем как навсегда завязать с походами в Оптину и выйти на заслуженный отдых.
– Я хотел поговорить с вами о вашем друге и помощнике Логинове, с которым вы вместе начинали свою карьеру, – сказал Геер.
И на этот раз в лице сенатора не дрогнул ни один мускул.
– Логинов давно умер, – произнес он обыденным голосом.
– Погиб, вы хотели сказать?
– Нет, умер. Он был найден в своей постели.
Геер кивнул:
– Да, я помню фотографию в газете. Губы накрашены, из одежды – одни стринги.
– Не имеет значения, как он выглядел, – перебил Геера сенатор Стокманн. – Он был хорошим человеком. И умер он от естественных причин.
– Точно, – согласился Геер. – Если считать, что проволоку он подвязал на шею вместо галстука и не рассчитал сил, когда завязывал узел.
Несколько секунд оба, хозяин кабинета и его гость, молчали, разглядывая друг друга. Потом сенатор холодно осведомился:
– Для чего вы мне об этом говорите?
Геер улыбнулся и вежливо произнес:
– У меня есть кое-что, способное пролить свет на обстоятельства гибели вашего помощника.
– Что именно?
– Осколок зеркала Чигорина.
– Осколок?
– Да, осколок. Изобличающий убийцу.
Сенатор нахмурился и посмотрел на карман длинной куртки Геера, больше похожей на многокарманный плащ. Медиум усмехнулся и сказал:
– Предположив, что этот осколок может быть дорог вам как память, я предпочел не носить его с собой, а оставить в надежном месте.
– И куда же вы с ними пойдете? – спокойно поинтересовался сенатор Стокманн. – К контролерам?
– Может быть. Но сначала я навещу одного своего приятеля. Хороший человек, работает журналистом в известном издании. Правда, немного странный. – Геер поднял руку и тихонько постучал себе пальцем по виску. – Коллекционирует приватную информацию, снятую с носителей. Причем с чужих. Представляете? Кто-то собирает марки, кто-то открытки, кто-то пивные бутылки, а этот чудак – информацию. В принципе его можно понять. Работа у парня нервная, постоянно сталкивается с психически неуравновешенными людьми. Да еще и вынужден подолгу с ними беседовать. Тут поневоле свихнешься.
Несколько секунд Стокманн молчал, разглядывая гостя своими подведенными, неприятными глазами, потом усмехнулся уголками губ и сказал:
– Ладно, медиум. Назовите цену за осколок зеркала, и покончим с этим. У меня еще куча дел.
Геер едва удержался от вздоха облегчения. Все оказалось гораздо проще, чем он предполагал. И тут правая рука сенатора скользнула под стол.
Геер быстро перегнулся и схватил Стокманна за запястье как раз в тот момент, когда тот вытягивал из ящика стола баллончик с нейротоксином. Сенатор резко наклонился вперед и впился зубами Гееру в руку. Зубы были острые, как осколки фарфоровой вазы, да и сделаны были, скорее всего, из того же материала.
Геер обхватил свободной рукой щеку сенатора и надавил большим пальцем на его аккуратно подкрашенный и многое на своем веку повидавший глаз. Сенатор разжал зубы. Для верности Геер разок двинул ему кулаком в челюсть, и тот окончательно обмяк в своем кресле.
Геер вытащил из его пальцев баллончик и швырнул в мусорную корзину, стоявшую в углу. Потом подошел к маленькому холодильнику, достал из него бутылку воды, отвинтил крышку и набрал полный рот холодной, колючей жидкости. Потом подошел к сенатору, приподнял ему голову и выпустил в тонкое, аристократическое лицо Стокманна целый фонтан сверкающих брызг. Остатки воды Геер вылил сенатору на голову.