‘Я не мог вообразить? ’ – сказал Гиллиман, слегка усмехнувшись. ‘Я видел, как мои братья, многих из которых я любил, которых я уважал, отвернулись от нашего создателя и погрузили галактику в войну. Я видел, как человечество смогло насладиться одним единственным золотым моментом мира, прикоснуться к нему, а затем я видел, как другие плюнули на мир и разорвали его на части. Я погиб от руки моего родича. Я пробудился в галактике, что была невероятно далека от того величественного просветления, что даровал нам Император, и больше походила на катерический ад. Вы отвернулись от всего того, что вы когда-то поклялись защищать яростно, без каких-либо рассуждений. Куда делся мой брат, который был способен выдержать любой шторм, чьё тело убивало любой яд, и кто никогда бы не сдался? Что с ним случилось? Тот Мортарион никогда бы не допустил всего этого. Он бы предпочёл погибнуть с честью. В тот момент, когда твои воины превращались в этих раздутых чудовищ, ты должен был увидеть то, что ожидает тебя, если ты примешь это так называемое спасение. Ты, кто называл себя сильнейшим из нас всех, устрашающим воином, что мог выдержать любую боль и скорбь! Какими пустыми для меня сейчас кажутся эти слова. Я хотя бы знаю, кто я есть на самом деле. Я смотрю на себя и, несмотря на то, что я потерпел множество неудач, я всё ещё твёрдо уверен в том, что я выполняю тот долг, ради выполнения которого я и был создан. Ибо я сражаюсь за сохранение человечества. ’
‘Значит, ты сражаешься не за Императора? ’ – спросил Мортарион, чей голос выдавал в словах раздражение.
‘Я сражаюсь за то, во что Он верил. ’
‘Ты говоришь так, будто ты защитник на суде. Ты сражаешься за самого себя. ’
‘Я остаюсь чемпионом человечества, в то время как ты – всего лишь лакей злых сил. ’
‘Лакей? ’ – спросил Мортарион. Его крылья начали двигаться медленнее. ‘Скажи мне, Робаут, если наш отец был таким хорошим… Посмотри мне в глаза и скажи, что Он любил нас так, как любой отец должен любить своих сыновей. ’
Гиллиман уставился на него, в то время как его челюсть начала дрожать от переполняющего его гнева.
Мортарион засмеялся. Этот звук зародился в его переполненных слизью лёгких в качестве хрипа, после чего с треском прорвался через его сухую глотку и, наконец, вырвался наружу, заставив его зубы стучать друг о друга за респиратором, что продолжал выпускать жёлтые облачка газа. ‘Ты же понимаешь, Робаут, не так ли? Ты видел всё. ’ Он покачал одним пальцем перед своим братом. ‘Я знал, что с тобой случилось что-то особенное. ’ Мортарион приблизился к Гиллиману. ‘Ты говорил с Ним на Терре. Скажи, что Он рассказал тебе? Просил ли Он об освобождении? Умолял ли Он тебя освободить Его от оков Золотого Трона? ’
Гиллиман промолчал.
‘Ох, брат мой, не может быть, ’ – сказал Мортарион, изображая ужас. ‘Неужели Он промолчал? Наш отец мёртв? ’ Демонический примарх отошёл назад и покачал своей отвратительной головой. ‘Конечно же нет, не так ли? Этого не может быть. Подобные Ему сущности не знают тех границ, которые ставит перед нами смерть. Ты такой запутавшийся. Он желал божественности, и в каком-то смысле Он даже получил её. Теперь Он – Бог-Труп, владыка смерти ещё более ужасный и гадкий, чем мой приёмный отец, что предлагает своим последователям дар бесконечного перерождения! ’ Мортарио указал на брата Безмолвием. ‘Ты смотришь на эти земли и видишь лишь разрушение. Жаль, что весь потенциал Нургла невидим для тебя. Там, где ты видишь разрушение, я вижу одну из многих фаз цикла смерти, перерождения, плодовитости и разложения. Всё это великолепно, полно красок и жизни! Здесь есть гораздо больше жизни и правды, чем в блеклой лжи нашего отца. Все секреты, что могут быть постигнуты в варпе, ’ – сказал Мортарион. ‘Всё это вне времени. Всё, что произойдёт здесь, отразится в варпе и останется там навсегда. Каждый момент может быть пережит заново, каждая ложь будет услышана вновь, каждое несдержанное обещание сможет разбить твоё сердце ещё раз. Я был там, глубоко внутри, вдалеке от садов Нургла. В измерениях, в которых секреты витают словно стаи мух. Там я нашёл множество интересных вещей. Знаешь, зачем Он создал нас? ’ Мортарион опустил свою косу. ‘Думаешь, это было вызвано привязанностью? Думаю, что когда я изуродую тебя и ты будешь лежать в железной клетке без возможности видеть, умоляя меня о смерти, я, может быть, и расскажу тебе, после чего все те красивые слова, что ты сказал мне, сгорят в твоём рту. ’ Мортарион издал странный звук, что походил на отхаркивание какой-то слизи. Взгляд его белых глаз перешёл на конечности Гиллимана. ‘Но всё это ещё впереди. Сначала ноги, я считаю, ’ – сказал он. ‘Они-то тебе точно не пригодятся. Не беспокойся, брат мой. Моя коса остра, поэтому это будет не больно. ’