— Шабашник? — хриплым прокуренным басом осведомилась следовательша.
— Ну да. Если это тот. Коровин — слесарь по профессии. Они бригадой водопровод к дому Гусейнова вели. Это ж мой участок. Погодите-ка, я его сейчас обыщу. Можно?
Ничего вам тут не нарушу?
В карманах бушлата и брюк никаких документов не оказалось, но зато был извлечен рваный бумажник, а из него уже — деньги в сумме девяти рублей с мелочью.
А кроме того, две бутылки водки «Абсолют».
— Это он, бедняга, из магазина топал. С автобуса сошел. А тут его и… Но выходит, не ограбление. Деньги-то целы.
Мещерский с омерзением смотрел на лужу крови у себя под ногами. "Вот тебе и сон, — вертелось у него в мозгу. — Вот тебе и баба Лена со своими «предчувствиями».
Вот вляпались-то, а? Надо же — ухлопали бомжа, а нас и поднесло".
— Чем его? — спросил он у лейтенанта, остановившего их на шоссе.
— Острым и тяжелым предметом. Топором наверняка.
Видишь, как изрубили. Как кочан на засолку.
— Юрий Петрович, диктуйте, сколько ран, их расположение, — следовательша притулилась на поваленной коряге и, согнувшись в три погибели, начала деловито заполнять зелененький бланк протокола.
— Всего ему нанесено около двадцати ран. Но могу и ошибиться пока. Пишите везде примерно, — патологоанатом подвинулся к трупу, и Кравченко с его соседом пришлось уступить ему место. — Так, обширные повреждения лицевого отдела. Фактически и лица тут уже не осталось: девяносто пять процентов кожного покрова уничтожено.
Так, пишите: проникающее ранение…
Мещерский слушал: «рубленые раны в количестве… на участках ушного, шейного отделов.., перелом обеих ключиц.., перелом гортани…» К горлу подкатила тошнота.
Кравченко стоял поодаль, потом повернулся и пошел к машине. Агахан Файруз так и стоял там все это время, тяжело опершись на капот. Он был мертвенно-бледен.
— Вам плохо? — спросил Кравченко.
— Да… Что-то не по себе вдруг стало.
— Вы не смотрите, не надо. Вдохните глубоко.
— Не беспокойтесь. Не обращайте внимания. Вот уже прошло. Это все запах.
— Какой запах?
— Ну, я иногда остро реагирую на запахи, это моя особенность. — Секретарь предупредительно открыл дверь машины, но Кравченко покачал головой, мол, спасибо, не сяду. — А тут порыв ветра и такая ужасная вонь, как на бойне.
— А на бензин вы так не реагируете?
— Нет.
— А вы бывали на бойне?
Иранец молча кивнул и сел, за руль. Он так и не выключил радио. Только громкость убавил: «Европа-Плюс» грустила о любви вместе с Адриано Челентано.
Аварийка из отдела милиции прибыла часа через два.
И все это время им поневоле пришлось провести на месте убийства. ""
— Не нравится мне все это, Валентина Алексеевна. — Судмедэксперт, окончив осмотр, стянул резиновые перчатки и бросил их в пластиковый мешок. — Обратите внимание, какая странная, я бы сказал, неэкономичность и нецелесообразность действий. Остервенелость прямо. И какое чудовищное количество ран для столь малой поверхности — лица! Зачем? Он же убил его с первого удара. А затем просто рубил череп. И метил именно в лицо.
Кравченко заметил, как при этих словах оперативники в штатском быстро переглянулись.
— Что, не первый случай такого рода? — улучив момент, спросил он их.
Они смерили его с ног до головы, потом один, плотный брюнет лет тридцати пяти с родинкой-мушкой на щеке, ответил:
— Нет, убийство пока первое. Иных подобных не зафиксировано. Но…
— Значит, почерк знакомый?
Брюнет явно колебался, отвечать или нет любопытному очевидцу. Кравченко решил склонить чашу весов в свою сторону.
— Я, конечно, не специалист и слабо разбираюсь в вашем кодексе, но сдается мне, — он помедлил, а потом интимно понизил голос, — осмотр места происшествия у вас малость незаконный вышел. Без понятых ведь, а?
— А вы что ж с товарищем, откажетесь в случае чего? — брюнет прищурился.
— Да боже упаси. Только мы ведь до сих пор не предупреждены. Ну в протоколе-то — ответственность там за ложные и тэ пэ… Закорючек-то наших нет там в графе «подпись», а значит, осмотр незаконный, без понятых.
— Да где ж мы в лесу, кроме вас, понятых найдем? Да еще ночью!
Кравченко сочувственно вздохнул: «Ай-яй-яй, но разве это ко мне вопрос, дорогие мои?»
— Ну ладно, друг. — Опер, мгновенно сориентировавшись, положил увесистую длань ему на плечо. — Выручили вы нас, спасибо. Кстати, меня Александром зовут, фамилия моя самая простая — Сидоров.