— Я думаю, что нет у меня будущего. — тихо и как будто задыхаясь говорила Аддамс — Все во круг меня другие, не как я. Как должна жить я в этих условиях? Как я должна жить после всего того, что произошло со мной? — она была в смятение. Не от смысла сказанных слов, а от того, что вообще говорила об этом. Но почему то готка понимала, что тот ее поймет и не осудит, что могли сделать другие. Вещь был единственным живым существом на этой земле, в котором она была уверена на сто процентов и больше. Был тем, ради которого она была готова плакать.
«Тайлер убивал не по твоей вине» — говорил Вещь с жалеющим тоном — «Ты бы ничего не смогла с этим сделать. Ты не причем».
— Почему же я этого не чувствую?
«Потому что ты человек, приукрашивающий ситуации, который хочет все иметь под контролем».
— Мне не нравится, что ты причисляешь меня ко всем другим. — хотела бы она поменять свое утомленное выражение лица на рассерженное, но не смогла.
«Как не крути, ты относишься к роду человеческому. Но это не значит, что ты не особенная. Каждый человек особен по своему и ему не дано изменить своих заложенных качеств. Ему придется с ними выживать в этом гнилом мире. Ты с этим ничего не поделаешь» — Вещь пытался вложить искренность в свои философские мысли на ее счет, но это оказалось тяжелее чем видно на первый взгляд. Каждое слово, сказанное не в том контексте, могло ее ранить. Интонация его постукивания, могли вылиться в скандал и в их месячные обиды друг на друга. — «Со своими особенностям тебе придется жить до конца и найдутся люди, готовые ступать по твоей тропе. Делить свою дорогу с твоей, а также невзгоды разделять поровну. Это и означает, что ты человек» — Уэнсдей думала над его словами молча, не перебивая, давая ему высказать все, что ему захочется. Она пыталась осмыслить его изречения, понять их верно, так как ей хотели их донести. Многое, только сейчас, она стала понимать. И это угнетало ее еще больше. Тот факт, что она так много лет своей жизни жила в глухой тьме, не давая себе раскрыться. Не позволяла себе даже думать о своих особенностях, как дар ей посланный. Но с другой стороны, Аддамс чувствовала, что ей надо было пройти через эти стены и стать лучше. Стать свой личной луной, которая будет освещать поля нежных ландышей… — «И тебе повезло, что такие люди тебя уже окружают. Стоит лишь их пустить сюда, » — прикоснулся он к ее груди — «и твоя жизнь изменит свой курс» — по расположению пальцев, Уэнсдей поняла, что он закончил свое повествование и готов слушать ее ответ. Как жаль его разочаровывать, ведь она не готова излагать его…
— Пошли. Здесь поднимается ветер — проговорила тихо темноволосая, поднимаясь со стула, кладя на свое плече и друга.
***
Глава первая, вторая…
Сев после разговора с Вещью, Уэнсдей почти сразу начала писать книгу и не замечала с какой легкостью ей это удавалась. Руки сами нажимали на буквы, пока девушка только додумывала мысль в своей голове. Вещь только успевал убирать из печатной машины листы чистой и белоснежной бумаги, вставляя попутно новую.
«Кто-то позади?» — шептали ее голоса в голове, но подумав, что это еще одно нервное расстройство, продолжала усердно писать.
«Обернись» — продолжали твердить ей внутри. «У меня вдохновение» — говорила Аддамс, продолжая нажимать на клавиши.
«Ты же знаешь, что он там стоит» — они доканывали до той степени, что она переставала слышать свои писательские бредни.
А ведь она знала, что он стоит позади нее и просто не хочет быть замеченным. Но его темный ирис все чувствовал, также и присутствие ее нежного ландыша.
Его… Ее…
Это бесило, но почему-то она чувствовала, что так и есть сейчас.
— Зачем ты пришел? — отодвинувшись слегка от своего орудия труда, Уэнсдей посмотрела в окно рядом со столом, но не на него.
— Решил тебя проведать. Мы сегодня почти не говорили. — в горле образовался комок из разочарований, при упоминания сегодняшних их разговоров. Внизу живота тянул узел, как будто решил четвертовать всех бабочек к чертям.
— Меня не надо проведывать. Не маленькая.
Была ли Аддамс зла на него? Конечно.
Понимала ли она его беспристрастие к ней? Нет.
Знала ли она, что он чувствует к ней целые океаны и бури? Знала ли Уэнсдей зачем он на самом деле пришел к ней? Даже не подозревала.
— Знаю. — подошел к ней ближе Ксавье, сняв пальто с себя и повесив на вешалку, посмотрел на занятия девушки — Рад за тебя, что наконец появилось вдохновение писать.
— Как у тебя дела с картинами? — после недолгого молчания, спросила готка. Неловкая пауза, которая была до этого вопроса, напрягала и задав эту дилемму ему, она даже не ожидала, что он ответит с таким энтузиазмом.
— Ооо. Этот вопрос требует развернутого ответа. Правда хочешь слышать? — заместо слов, Аддамс повернулась к нему и указала на свою кровать, чтобы тот сел и начал свой рассказ. Как под заклятием, Торп подчинился ирису и присел на край матраса около подушек. — Писать я перестал, наверное, после того, как приехал в академию. Пытаюсь делать наброски, но все они… — замолчал парень, вспомнив о ком они и продолжал уже о другом — Но все эти наброски не лучше каракуль годовалого ребёнка.
— Уверена, ты слишком сильно критикуешь себя — пыталась поддержать друга, как она умела.
— Нет, Уэнсдей. Они и правда ужасны
— А разве ты не писал ту картину в сарае с ирисами.
— Конечно писал. Но я ее дорисовываю. Еще в том семестре начал, пришло время закончить сие произведение.
— Закончил?
— Не со всем. Остались несколько штрихов и покрыть лаком, и картину можно будет убирать далеко и надолго.
— Куда ты их деваешь? — более вальяжно уселась на стуле темноволосая.
— Обычно, складываю в углы, а если нравится результат, то ставлю на мольберт. — и Аддамс вспомнила свой портрет, которые он нарисовал. Который стоял на почетном месте понравившихся. Некое тепло образовалось в груди, учащая сердцебиение.
Безмолвие, повисшее в стенах женской спальни, угнетало разумы двух неприкаянных душ. Они бы посмотрели друг на друга, но так много несказанных мыслей. Они бы говорили бы то, что хотят, но боятся задеть чувства друг друга. Если могли бы не произносить этих слов, а просто понять, то уже бы не сидели здесь. Но не на радость Ксавье, она не понимала его чувств. И в ущерб нервной системе Уэнсдей, он постоянно ошибался на ее счет.
Она чувствовала к нему столько же, сколько и он. Просто не могла открыто сказать об этом. Закричать на весь мир, как делают нормальные люди. Она не все. Она человек со своей особенностью.
— Уэнсдей, слушай. — начал бы Торп, но девушка перебила его одним словом.
— Слушаю. — тот невольно приподнял левый уголок губ вверх.
— Я пришел сюда не за тем, чтобы просто проведать тебя.
— Знаю. Тогда может поведаешь зачем? — ей натерпелось узнать его ответ, хоть и всей своей наружностью она этого не показывала.
— Я очень много думал обо всем том, что с нами произошло. И не только о событиях, но и о взаимоотношениях. — замолчал Ксавье, переводя дыхание. — У нас с тобой довольно неоднозначная связь. Я понять толком и не могу в чем проблема. Может ты понимаешь то, что с нами происходит, но я нет. — сердце забилось сильнее, а мысли бегали в голове галопом, ускоряя свой темп каждый раз, когда телепат начинал говорить громче. — Я просто хочу сказать тебе, что… что… — это оказалось тяжелее, чем Торп представлял себе в мечтах. Аддамс сидела перед ним и пугала его своим видом, одновременно притягивая. И сейчас, переводя взгляд с ее томных глаз на вишневые губы, он понял, как хочет их почувствовать на своих. Как он хочет примкнуть к ним и не прерывать этот поцелуй. Уши горели, он стыдился своих нежностей к ней при ней же. Ксавье не хотел, чтобы она думала, что он слабый.