– Доктор Монро, доктор Монро, смотрите, у меня веревка развязалась, – кричат они, дергая его за выбившийся хвостик рубашки, и Уилл валится на траву, делая вид, что споткнулся. Дети бросаются на него сверху, образуется вопящая и галдящая куча-мала.
Я с трудом отворачиваюсь и едва не налетаю на Джейн Парсонс, с которой мы каждый четверг играем в бридж.
– Я потеряла свою Анну, но теперь я вижу – она в хороших руках, – говорит Джейн, кивая в сторону детей, которые изо всех сил щекочут Уилла. Ее дочь Анна – среди них. – Твой муж умеет обращаться с детьми. В мужчинах это редкое качество, – добавляет она, и я вижу в ее глазах вопрос. Когда же ты подаришь ему ребенка, хочется ей спросить, но она, разумеется, сдерживается.
– Да, это верно, – соглашаюсь я. – А теперь извини, мне нужно проверить, как дела с лотереей…
Я отхожу в сторону, на ходу вытаскивая булавку, которую прячу в складках платья чуть ниже пояса. Зажав головку между большим и указательным пальцем, я, словно фокусник, демонстрирующий трюк с исчезающей монетой, трижды колю себя в ладонь.
Мы с Уиллом женаты уже больше года. Когда мы поженились, мне было тридцать шесть – старая дева по нынешним временам. Уиллу было тридцать девять.
– Есть цветы, которые расцветают очень поздно, – часто говорит мне Миртл и подмигивает. – Но поздние цветы пахнут слаще.
Я была старшей из четырех сестер. Наша мать умерла молодой, поэтому все домашние заботы легли на мои плечи. Я не возражала – мне и самой хотелось, чтобы и у них, и у нашего отца был уютный дом. Повязав мамин фартук, я готовила обеды и ужины, чинила белье, штопала одежду, проверяла у сестер уроки. Свободного времени почти не оставалось, но домашние хлопоты мне в общем-то нравились. Но после того как мои сестры – сначала Бернис, затем Мэри и, наконец, наша младшая, разборчивая и капризная Констанс – повыходили замуж и уехали, чтобы создать собственные семьи, мы с папой остались вдвоем. Несмотря на возраст, папа был еще вполне дееспособен, однако его работа городского врача оставляла не слишком много времени для ведения домашнего хозяйства и готовки. За него все делала я. Кроме того, я помогала ему и в его городском кабинете – вела запись на прием, заполняла истории болезни, занималась канцелярской работой и даже бухгалтерской отчетностью. С математикой у меня всегда было неплохо, поэтому я без труда складывала длинные колонки цифр и выводила внизу итог. Это занятие меня успокаивало и приводило в умиротворенное состояние.
Именно папа познакомил меня с Уиллом, с которым он встретился на медицинской конференции в Бостоне. Очень скоро Уилл начал бывать у нас дома: он обсуждал разные медицинские вопросы с отцом, а со мной играл в карты. Порой мы буквально часами резались в «червы» в нашей маленькой гостиной, потягивали кофе и заедали пирожными с корицей или печеньем с патокой. Каждую неделю, специально к его приходу, я пекла что-нибудь новенькое, такое, чего он ни разу не пробовал.
В Лейнсборо у Уилла была своя медицинская практика, и он никогда не был женат. Слишком много дел, говорил он по этому поводу. Его отец давно умер, оставив Уиллу крупную сумму, нажитую на акциях железных дорог, поэтому у него был очаровательный дом на окраине и новенький автомобиль, а одевался он в отличные костюмы, пошитые на заказ.
Какое-то время спустя я поняла, что неравнодушна к Уиллу, да и он, не скрываясь, за мной ухаживал. Папа был не против. Когда мы объявили о помолвке, он был просто в восторге. Я заикнулась было, что меня устроит и самая скромная свадьба, но папа и Уилл и слышать об этом не хотели. Они планировали «всем свадьбам свадьбу» – грандиозное событие, для подготовки которого им пришлось заручиться помощью всех моих сестер. Папа сам вел меня к алтарю – впоследствии он не раз говорил, что это был самый счастливый день в его жизни и что он жалеет только о том, что до него не дожила моя мать. К сожалению, вскоре он скончался во сне – у него остановилось сердце. В его смерти я винила себя. Я знаю, что с моей стороны это было глупо, и все же меня не оставляло ощущение, что, если бы я не переехала к Уиллу, этого бы не случилось и папа прожил бы еще несколько лет. До сих пор на внутренней поверхности моего левого бедра остался шрам – напоминание о том дне, когда я приехала домой и нашла его мертвым: в панике я слишком глубоко воткнула себе в ногу скальпель, который взяла из шкафчика с медицинскими инструментами. Скальпель я храню до сих пор: завернутый в фольгу, он лежит на дне моей корзинки для рукоделия.
Вытерев с ладони кровь, я снова прячу булавку в складках платья. Мое сердце стучит так часто и сильно, что я начинаю бояться, как бы от этих ударов не треснуло ласточкино яйцо, спрятанное среди кружевной отделки бюстгальтера. Придерживая его рукой, я медленно иду к длинному столу перед фасадом методистской церкви, где идет лотерея. Главный приз – лоскутное одеяло, сшитое сообща несколькими женщинами прихода. Я тоже в этом участвовала. Мы собираем деньги для женского отделения Ассоциации ветеранов зарубежных войн. Полученные от лотереи средства пойдут на помощь малоимущим семьям.