Увы, странное чувство чужого присутствия в его теле не прошло. Оно только усилилось.
Во вторник и среду его стало мучить ощущение, что его внешняя дерма, эпидермис, волосы и другие придатки пребывают в плачевном состоянии, в то время как покрытый ими скелет представляет собой гладкую и чистую высокоорганизованную конструкцию. А иногда, при определенном освещении, когда уголки его губ были мрачно опущены в приступе меланхолии, мистеру Харрису казалось, что он видит, как его череп… улыбается ему из-под слоев плоти. Это уж была просто вопиющая наглость!
– Уйди! – кричал ему он. – Слышишь – отстань от меня! Ты что – поймал меня и захватил в плен? Хватит уже сдавливать мне легкие, как тисками! Говорю же тебе, отпусти! – Он задыхался, как будто ребра давили на него изнутри и перехватывали дыхание. – Эй, там же мозг! Перестань его сдавливать! – Страшная головная боль обожгла его мозг, зажатый между костями черепа, как двустворчатый моллюск. – О, нет! Только не мои жизненно важные органы! Умоляю, не трогай мои органы, ради бога! Не приближайся к моему сердцу!
Ему показалось, что его сердце замерло и сжалось, почувствовав близость ребер. А ребра, как бледные пауки, присели, напрыгнули и принялись теребить добычу. В тот вечер Кларисса ушла на собрание Красного Креста, и он, весь взмокший от пота, лежал на кровати один.
Снова и снова он пытался собраться с мыслями, ища аргументы в споре между его несовершенной внешней оболочкой и тем холодным кальцинированным, безупречно симметричным образованием, что было у него внутри.
Итак, лицо: жирная кожа и тревожные складки.
И (для сравнения) то, что под ним, а именно – безупречное белоснежное совершенство черепа.
Нос: явно слишком большой.
Особенно если посмотреть, какими миниатюрными и изящными были носовые косточки – до того, как над ними вырос этот чудовищный хоботовидный хрящ.
Теперь тело: ну разве не очевидно, что оно толстовато?
То ли дело скелет – вот где истинная стройность и грация, скупость линий и чистота контура. Он словно вышел из-под резца восточного мастера по слоновой кости. Он совершенен и тонок, как тростник.
Наконец, глаза. Тусклые, выпуклые, ничего не выражающие.
А теперь взгляните на глазницы черепа, эти круглые черные озера – глубокие, мрачные, тихие, вечные и всезнающие. Сколько бы вы в них ни заглядывали, вы все равно не доберетесь до дна их темных глубин. Вся ирония, весь садизм, вся жизнь, все всего вообще – таится в этой сумрачной тьме.
Сравните… Сравните… Сравните…
В этих бесконечных сравнениях Харрис проводил часы, фонтанируя потоками красноречия. И все это время скелет, этот костлявый философ, тихо и торжественно, не говоря ни слова, висел внутри Харриса, как хрупкое насекомое внутри куколки, терпеливо ждущее своего часа.
В какой-то момент Харриса вдруг осенило.
– Минуточку-минуточку!.. – воскликнул он. – Ты же в сущности беспомощен. Это я тобой двигаю. Я могу заставить тебя делать все, что захочу! И ты не отвертишься! Скажу я тебе – а ну-ка, подними запястья, пястные кости и фаланги, и они сразу – хоп! – поднимаются, и я кому-нибудь машу! – Харрис хохотнул. – А прикажу двигаться малоберцовой кости и бедренной кости, и что? Ать-два, ать-два! Добро пожаловать прогуляться по району![5] Так-то! – Харрис ухмыльнулся. – И это честный поединок. На равных. Один на один. В конце концов, я – та часть, которая думает! – Это был триумф, ему хотелось запомнить это ощущение. – Да, черт возьми, да. Я – та часть, которая думает. Даже если бы тебя у меня не было, думать-то я все равно бы смог!
И в ту же секунду его голову пронзила боль. Как будто в ответ на это дерзкое заявление Харриса у него внутри разбух череп.
Поездку в Финикс в конце недели пришлось отложить по состоянию здоровья. Взвешиваясь на дешевых весах, Харрис обнаружил, что красная стрелка доползла лишь до семидесяти че-тырех.
У него вырвался стон.
– Я не весил меньше восьмидесяти последние десять лет! Не мог же я похудеть сразу на шесть килограммов…
Он осмотрел свои щеки в засиженном мухами зеркале, и его охватил леденящий первобытный ужас.
– Постой-постой… Кажется, я понял, к чему ты клонишь… Каков гусь! – Он погрозил пальцем своему костлявому лицу, точнее, его верхней и нижней челюстям, черепной коробке и шейным позвонкам. – Надеешься уморить меня голодом, чтобы я исхудал? Красивая победа, ничего не скажешь. Вычищаешь мякоть – и от меня остаются только кожа да кости. Угробить меня, значит, захотел, чтоб править самому? Нет уж, не выйдет!
5
Не исключено, что здесь присутствует аллюзия на песню Let's Take A Walk Around The Block («Ну а пока прогуляемся по району») – шлягер из бродвейского мюзикла «Жизнь начинается в 8:40» (1934): «Когда-нибудь мы поедем туда, / Где новые земли и новые лица. / В тот день, когда мы перестанем работать от звонка до звонка, / Будущее покажется нам светлым, / Ну а пока – давай прогуляемся по району». –