Она обязана попытаться объяснить это себе и Тодду.
— Тодд.
— Мэм?
— Ты должен понять. Существуют разные виды стихотворений. Оды, баллады, шуточные стихотворения, сказания — и детские стишки. Каждое из них служит определенной цели. Как ты сказал, «Три слепые мышки» — детское стихотворение. Оно было написано для детей. Оно короткое, рифмы легкие, и оно глупое. Большинство детских стишков также населено животными — в данном случае мышками. Матушка Гусыня рассказывает нам все свои истории, в которых действуют животные, потому что дети — очень маленькие дети — легче отождествляют себя с животными. Понимаешь?
Он покачал головой:
— Нет. Мыши — неприятные создания. Они вырастают в крыс, правда?
— Они принадлежат к семейству грызунов. Они не крысы, хотя очень похожи на маленьких крыс.
— А крысы такие отвратительные, ужасные. Они иногда кусают людей и могут загрызть их до смерти. — Последнее предложение было произнесено почти сердито.
Стелла решила переменить предмет разговора:
— Я рада, что у тебя есть свое мнение о стихотворении, Тодд. Это прекрасно. Именно на это я и рассчитываю. Это твое право — не любить стихотворение. Когда у тебя есть твердое мнение о каком-то предмете, и ты знаешь, почему ты так думаешь, и за всем этим стоит разумная причина — это признак сметливого ума.
Тодд выглядел смущенным. Он заерзал, устраиваясь поудобнее, его руки поспешно вцепились в ручки кожаного кресла.
— Мне очень нравится «Ода к Грециану Урну». Я не все понял там, но мне стало грустно, хотя мне она понравилась. Это то же самое?
— Да, — ответила Стелла, все еще думая о словах «крыса» и «смерть». — В этом есть свой смысл. Ты хороший ученик, Тодд.
— Благодарю вас, мисс Оуэнз.
День продолжался. Всплеск солнца, золотое время, в течение которого необычно яркие лучи залили библиотеку, разбрасывая желтую пыль но забитым книгами полкам и по мебели красного дерева. Колесо фургона, свисавшее с потолка, казалось сверкающим кругом, будто свое собственное солнце согревало библиотеку. Тодд, с головой ушедший в мир учебы, сидел над письменными работами, омываемый золотым потоком.
За дверью, в вестибюле, старинные часы пробили пять раз нежным серебристым звоном. Тодд вскинул голову при этом звуке, застенчиво глядя на Стеллу.
— Да, — сказала Стелла, — на сегодня достаточно.
Он был вполне сложившейся личностью в свои двенадцать лет, все верно, но тем не менее он оставался прежде всего маленьким мальчиком. Стелла улыбнулась, глядя, как он с внезапной живостью складывает в стопку свои книги и тетради после часа почти полной отрешенности от внешнего мира.
— В то же время завтра, мэм?
— В то же время, Тодд. И должна сказать, что я чрезвычайно довольна твоими успехами.
Его глаза блеснули.
— Вы скажете об этом отцу, правда?
— Конечно, скажу. Он будет очень счастлив.
— Я хочу, чтобы он был счастлив.
— Почему ты так говоришь?
— Я не думаю, что он счастлив.
— О! — Стелла старательно выдержала паузу. — Из-за того, что случилось с Оливером?
Тодд быстро кивнул:
— Отец ужасно гордился Оливером.
— Я уверена, что он гордится также и тобой.
— Это не то же самое. Вы поймете. Оливер был каким-то особенным. Я совсем не похож на него.
— Два брата всегда не похожи, Тодд. Ни один отец на самом деле не хочет, чтобы они были похожи. Это было бы несправедливо, честно говоря.
Он выглядел озадаченным.
— Несправедливо? Как это?
Стелла подыскивала подходящий ответ.
— Ты хорош в твоих собственных делах на свой лад, и никто не будет судить тебя по чьим-то чужим стандартам или представлениям. Ты поймешь, что я имею в виду, так как ты еще растешь. С возрастом ты придешь к этому пониманию. Когда пройдет время…
Тодд решительно затряс головой:
— Очень может быть, но отец никогда не забудет, каким особенным был Оливер…
Он выбрался из кресла и направился к двери, застенчиво опустив голову. Книги, зажатые под мышкой, создавали впечатление ранимости мальчика. Стелла опять ощутила острый приступ жалости.
«Оливер. Похоронят ли его когда-нибудь?»
— Ты тоже сын Артура Карлтона Хока, Тодд. Помни об этом. Никто не сможет отобрать у тебя это звание.
Он остановился у двери с характерной для него улыбкой на лице, его рука обхватила большую позолоченную круглую ручку.