Скримджер тяжело вздохнул:
— Аластор, — сказал он. — Я ещё два месяца назад подал прошение, чтобы там хотя бы временно разрешили твоим ребятам непростительные. Но многие члены Визенгамота против этой инициативы. Поэтому так и происходит: ты арестовываешь подозреваемого в причастности к пожирателям, а завтра он чаще всего оказывается на свободе. Но я думаю ещё одно горячее дело, и они сами предложат подобные изменения в законе.
— Так надо создать такое дело! — прорычал Грюм. — Мы же точно знаем, кто из этих напыщенных аристократов, является пожирателем.
— Мы на стороне закона, — проворчал Скримджер. — Не забыл? Мракоборцы не могут напада́ть на аристократов только потому, что есть подозрение в причастности к пожирателям. Да что я тебе говорю, ты и так это знаешь, — он в раздражении откинулся от стола.
— Ладно, — грузно поднялся со стула Грюм. — Я тогда пошёл. Если будут новости, сообщи. Особые полномочия очень нужны нашим ребятам.
Стоя на плацу возле здания академии аврората, Аластор Грюм смотрел на построившихся в три шеренги кадетов и думал: «Сколько из этих вчерашних студентов Хогвартса проживут хотя бы год. Кто бы там, что ни думал среди политиков, а в мире волшебников сейчас идёт настоящая война. И в этой войне беззубое министерство проигрывает! Пожиратели смерти во главе со своим лидером давят по всем направлениям. В Визенгамоте не дают принимать нужные законы, в экономике все возможности и деньги тоже у чистокровных. Прокля́тые твари! Они как змея, что вцепилась в жертву и потихоньку заглатывает её. Хорошо, хоть Альбус затащил в этот свой орден Феникса, где я могу сражаться, не оглядываясь на авторитеты».
— Бойцы! — громко проорал он. — Постоянная бдительность. Сейчас разбиваетесь на пары. Первые кастуют «Экспеллиармус», вторые ставят щитовые чары. Через час меняетесь. Через два, снова меняетесь напарником с соседями. И я жду, что вы отработаете эти чары до автоматизма, бойцы. Умение быстро напада́ть и защищаться ещё не раз и не два спасёт ваши никчёмные жизни. А теперь начали! — снова проорал он.
***
В книжном магазине «Флориш и Блоттс» почти всегда стояла одухотворённая тишина. Серьёзные маги неторопливо искали необходимые им книги. Продавец также неторопливо и важно обслуживал своих покупателей на кассе. Вся атмосфера магазина была пропитана этаким духом неспешности и знаний. Антонин Долохов, бывший русский и действующий пожиратель смерти, листал томик по скандинавским рунам. Волшебник был среднего роста худощавым мужчиной, с тёмными прямыми волосами и глубоко посаженными голубыми глазами. Угрюмый и угловатый вид его лица вызывал неуверенность у многих, кто оказывался с ним рядом.
Под мантией он часто носил чёрную кожаную куртку и тёмные брюки, что подчёркивало его мрачный вид. От него веяло жестокой и неукротимой мощью, он помогал Волдеморту готовить молодняк ещё давно, когда по предложению своего нового знакомого перебрался в Англию. Некоторые его ученики уже достигли больших высот в развитии магии. В то же время он умудрялся всё это время оставаться в тени других пожирателей. Никто особо не знал о его роли в организации Волдеморта.
Несмотря на благостный и уверенный вид, его мысли были далеко не спокойны: «Что толку в предчувствиях, — думал Долохов. — Я всегда предугадываю всё плохое, то что должно случиться со мной. Но... к сожалению, ничего нельзя изменить. Это даже хуже незнания. Как бы ты ни готовился, вот-вот сейчас что-то случится, беда всегда приходит внезапно. И тем страшнее ждать. Сначала над головой начинают каркать вороны при любом удобном случае. Это, так сказать, первый вестник грядущих неприятностей. Потом становится всё тяжелее на душе, а затем приходит страх неизбежного. Это как в детстве, когда совершишь какую-то проказу, потом спрячешься от маман и, сжимаясь, ждёшь, когда она найдёт тебя и будет стыдить за допущенную гадость и, хуже того, за враньё и поведение недостойное юного мага. Вот и сейчас у меня это мерзкое чувство внутренней дрожи, явно свидетельствует о скором начале каких-то неприятностей. И ведь каждый раз, когда такое случается, я хочу понять, откуда придёт очередная беда, чтобы попытаться хотя бы чуть-чуть быть готовым к тому, что произойдёт. Но разве можно быть готовым к беде? Кстати, насчёт веры в высшие силы. Несмотря на то что мы маги, когда мне становится плохо, я пытаюсь обращаться к ним. Прошу помочь, защитить. Наверно вера в высшие силы просыпается во мне, только когда мне худо. В остальное время я равнодушно отношусь к высшим силам и особенно не задумываюсь о вере. Возможно, это свойство не только моего характера, а вообще всех магов. «Пока гром не грянет-мужик не перекрестится», как говорили в российской империи, точно про меня. Самое важное для меня — это семья. В это понятие я включаю всех дорогих и близких мне людей. Моя милая жена, замечательный, пусть и пока ещё маленький сын. Мне очень повезло с родными. Даже отец, которого я видел за свою жизнь всего несколько раз, не вызывает во мне злобы, я давно его простил. И мне очень жаль, что он не увидел своего внука, не играл с ним в простые детские игры, которые так радуют дедушек и бабушек, порой даже больше, чем самих внуков. Как тяжело принять то, что испытания, которые преподносит нам дорога жизни, так или иначе, придётся пройти. Наверно японским самураям, которые культивировали постоянную готовность к смерти, было бы легче. Но я воспитан в русских традициях по типу: «Авось всё будет хорошо». Поэтому предопределённость бьёт по мне сильней. Да хрен с ними, с самураями… Одно я понимаю, что бы ни случилось, жизнь должна продолжаться: Show must go on во что бы то ни стало, как говорят мои коллеги по братству Вальпургиевых рыцарей».