Седовласый больше не посмел обернуться, побоялся лишний раз взглянуть на тяжело дышащего племянника, чтобы не показать всей глубины своего отчаяния и не сорваться на крик. Он заставил себя молчать и упорно шел вперед, каменея лицом и сердцем, заставляя попутчиков отводить взгляды и испытывать жгучее чувство вины: не уберегли… но сам угрюмо молчал. Только странно мерцающие глаза выдавали его с головой, но их Урантар предпочитал никому не показывать. А едва нашел подходящее место для стоянки, излишне резко отбросил поводья, даже не расседлав уставшего жеребца, и немедленно занялся костром.
Эльфы только скептически переглянулись при виде скромной кучки лесных трав, которую он торопливо кинул в едва закипевшую воду: зря старается – Черную Смерть не одолеть даже магией Хранителей. А уж пытаться спасти мальчишку таким примитивным способом – вообще, гиблое дело. Хотя, может, он и сам это знал, только не хотел принимать горькую правду?
Ему не стали мешать: воины сами позаботились обойти периметр, внимательно проверили ближайшие окрестности и выставили обязательных караульных. Сноровисто разбили лагерь, запалили в сторонке второй костер и все в том же угрюмом молчании поужинали, время от времени сочувственно косясь на поникшие плечи товарища.
Дядько этого даже не заметил. Казалось, он полностью ушел в себя и, сидя у огня в абсолютной неподвижности, неотрывно смотрел на игриво пляшущее пламя. И мысленно гадал: сколько еще часов (минут?) осталось жить его малышу? Почему Белик не решился признаться в том, что сделал? Зачем скрыл важное даже от него? Почему рискнул ради глупых девчонок, когда впереди был такой сложный путь? Почему, если знал, насколько важная роль ему предстоит? Для чего умолчал о ране? Буквально вынудил остальных держаться поодаль, нагрубил и нахамил, хотя никогда прежде не позволял себе ничего подобного? Как, наконец, сумел не показать своей боли, которая наверняка была адской? Как он вообще сдержался, если Черная Смерть способна разговорить даже мертвого?!
– Господин…
Седовласый медленно поднял голову, неохотно оторвавшись от тяжких раздумий, и устало посмотрел на бледную, как полотно, Илиму. Неслышно приблизившаяся со спины девушка была холодна, как лед, и смертельно напугана. Нет, просто в панике. И причину промелькнувшего в дико расширенных глазах ужаса он увидел почти сразу – у нее руки оказались по локоть в крови.
Дядько обреченно прикрыл веки: вот и все. Последняя стадия, после которой наступит неизбежное. И ничего тут не изменишь, не поправишь, от него больше ничто не зависит. Оставалось только ждать – недолго, всего лишь до полуночи, но даже это – слишком много для измученного сомнениями Стража, у которого почти не осталось надежды.
– Господин… – посмотрела Илима, едва не плача, не зная куда деваться от его тяжелого взгляда, где застыла безумная боль и невыносимое отчаяние. – Что нам делать?
Седовласый разом опомнился и, тряхнув головой, резким движением поднялся.
– Карраш! – ровно позвал он в наступившей оглушительной тишине, и, едва взъерошенный гаррканец с готовностью вынырнул из темноты, так же спокойно добавил: – У Белика осталось два часа. Отправляйся и найди тихое, спокойное место. Желательно, возле реки или озера, где нет звериных лежек и троп. Если учуешь поблизости крупных хищников – прогони или убей. Остальное меня не интересует. Там должно быть сухо, прохладно и безопасно, потому что я не хочу, чтобы кто-нибудь его… потревожил. Все понял? Ступай.
Карраш понуро опустил уши и снова горестно заскулил, хорошо понимая, что значат жестокие для умирающего слова «не потревожил», но ослушаться не посмел – в последний раз потеревшись щекой о похолодевшую руку мальчика, он тихо застонал, как от боли. Замер на миг, страшась, что больше уже не увидит верного друга и любимого хозяина, нежно потрогал губами его мокрый лоб. После чего резко отвернулся и огромными, но совершенно бесшумными прыжками скрылся в темноте.
Седовласый тяжело вздохнул и, быстро приблизившись к племяннику, знакомым жестом положил руку ему на живот, все еще на что-то надеясь. Но кожа Белика действительно оказалась влажной и липкой, будто туда вылили ведро воды, а дорогая рубаха давно промокла насквозь. Илима не ошиблась. Страж судорожно сглотнул, стремительно побледнел, но не стал смотреть вниз, потому что и так знал, что ладонь будет красна от выступившей из старых ран крови. Их было слишком много, чтобы сохранить мальчику жизнь, и они были слишком глубоки, чтобы просто так закрыться. Это отзывалось сейчас его страшное прошлое, его мука и боль, которые снова, как когда-то давно, беспощадно терзали душу и тело.
Дядько осторожно подхватил племянника на руки и, чувствуя под пальцами вздувшиеся рубцы, направился прочь: теперь Белику точно никто не поможет.
– Господин! – испуганно вскрикнула Илима.
– Ты куда это пошел? – с подозрением спросила вдруг вышедшая из-за дерева повариха. – А ну, верни мальчика на место!
– Мне бы не хотелось…
Донна Арва вдруг уперла руки в бока и гневно сверкнула глазами.
– У тебя кровь на руках! ЕГО кровь! Думаешь, я не знаю, что это значит?! Или полагаешь, мы не сможем о нем позаботиться?!
– Дело не в этом, – неожиданно отвел глаза суровый Страж.
– Тогда в чем?! Девочки всю дорогу за ним присматривали! Присмотрят и теперь! Или ты нам не доверяешь?!
– Нет. Просто не хочу, чтобы они видели – это слишком… страшно.
– Я сама им займусь! – решительно подошла толстуха и бесстрашно заглянула в полные боли глаза седовласого. – Если раны открылись, их надо промыть и осушить. В тепле! На свету, а не пес знает где! Никаких возражений! А ну-ка, неси его внутрь!
Она резко отдернула полог одной из повозок и требовательно ткнула пальцем.
– Чего встал?! Живее! Думаешь, я мало ран на своем веку повидала? Или в обморок упаду? Девочки тоже не белоручки: помогут, не волнуйся. Все сделаем, как надо, потому что вам, мужикам, ничего доверить нельзя!
Дядько откровенно заколебался. Долгую секунду он пристально смотрел в полное решимости лицо толстухи, мельком покосился на странно отводящих глаза попутчиков, на бесстрастные лица эльфов… и послушно отнес племянника под плотный тканый полог. Возможно, она права? Возможно, женская забота и ласка сумеют сделать больше, чем его грубые руки?
– Слева клади, слева, там места больше, – обеспокоенно посоветовала повариха. – Там я хоть повернуть его смогу, а то с другой стороны тюки помешают… вот так. Хорошо. Лилька! Неси чистые тряпицы! И воду нагрей! Живее! Да побольше!
Рыжеволосая служанка проворно вскочила и со всех ног бросилась исполнять.
– Арва? – тихо и как-то неуверенно помялся Страж. – Я… я должен тебе кое-что сказать. О Белике и обо всем остальном… это ОЧЕНЬ важно. Вот только… он просил держать это в тайне.
– Что именно?
Дядько совсем смешался и как-то странно сник, его взгляд снова заметался по напряженно прислушивающимся к разговору караванщикам, на мгновение задержался на подозрительно спокойном лице Таррэна, его горящих сочувствием зеленых глазах, и вдруг заколебался. Казалось, он не может найти подходящих слов или страшно боится в чем-то признаться. Но, в конце концов, все-таки пересилил себя и, низко наклонившись к самому уху поварихи, что-то неслышно шепнул.
Донна Арва сильно вздрогнула и широко распахнула глаза.
– ЧТО?!!!
Дядько горестно кивнул.
– И ТЫ ТОЛЬКО СЕЙЧАС ОБ ЭТОМ ГОВОРИШЬ?!!! – в неподдельной ярости вскинулась женщина и едва не набросилась на него с кулаками. – СЕЙЧАС?!! Когда уже поздно что-либо делать?!!!
– У нас не было выбора, – очень тихо отозвался седовласый, виновато опуская взгляд. – Ни у меня, ни у Белика. Этого никому нельзя видеть.
– Кто еще знает?!!
– Никто. Только я и Карраш.
Донна Арва опасно раздулась от внезапно вспыхнувшего гнева, резко побагровела, затем побледнела, позеленела от какой-то страшной мысли, но вдруг бросила комкать свой перепачканный передник, всплеснула руками и опрометью кинулась прочь. Она разъяренной фурией ворвалась внутрь повозки, где остался лежать мальчишка, зачем-то зашуршала одеждой и вдруг горестно охнула: