– Да как же это?!! Кто мог так…?!! Мать честная!!! Создатель, да за что?!!
Дядько сгорбился и еще больше опустил плечи.
– Н-нелюди… изверги… так измываться над ребенком… чудовища!! Илима!!
– Нет, – внезапно отвердевшим голосом сказал Страж. – Не нужно никому видеть. Лучше я сам.
– Вон отсюда все!! И ты тоже! – в бешенстве выкрикнула вдруг Арва, с силой оттолкнув оторопевшего от подобной наглости Стража. После чего выскочила наружу и совсем люто уставилась на непонимающе приподнявшихся мужчин – белая от гнева, потрясенная увиденным, с трясущимися руками, в которых так и оставалась зажатой мокрая черная рубаха с оторванным левым рукавом. – Если хоть один из вас… хоть кто-то… посмеет сунуть внутрь свою наглую морду… клянусь свой скалкой – убью! Ясно?!! Чтоб никто не смел даже приближаться!! Ни один! Никто из вас! Даже на три шага!! ПОНЯТНО?!!
Гаррон неприлично разинул рот и вытаращился на взбешенную бабищу, будто в первый раз увидел. Чего это с ней? Что они там не видели-то? Люди озадаченно почесали затылки, но предпочли промолчать: ну ее, укусит еще. Только благоразумно отодвинулись подальше, да поискали глазами пути для тактического отступления, потому что когда эта милейшая женщина начинала говорить таким тоном, лучше просто тихо испариться, пока у нее не пройдет очередной приступ острой раздражительности.
– Ты чего, сдурела? – ошарашено переспросил Ирбис в резко наступившей тишине. – Совсем ума лишилась, старая?!
Повариха развернулась так резко, что едва не сбила могучим торсом неподвижного Стража, явно готовящегося к тому, чтобы сторожить порог ее повозки всю оставшуюся ночь. Чтобы не пропустить туда никого из караванщиков. Ни одну девушку. Никого вообще. Особенно эльфов. И толстуха, кажется, была с ним полностью согласна. От увиденного у нее сильно побледнело лицо, губы до сих пор дрожали от ужаса и еле сдерживаемого гнева, а покрытые свежей кровью пальцы мяли несчастную рубаху с такой силой, что едва не проткнули насквозь.
– Я н-не знаю, кто это сдел-лал, – пролязгала она зубами в оглушительной тишине. – Н-не знаю, какие изверги могли так страшно… но если хоть один из вас, мужланов недоделанных, хоть раз приблизится к Белику, п-пеняйте на себя. Не посмотрю ни на возраст, ни на длину ушей и ни на какие заслуги. Так получите, что потом не сможете не только иметь детей, но ни на одну девку больше не влезете! Меня хорошо слышно?!
– Тетушка… – робко подала голос Илима.
– И ты не лезь, поняла?! Рано тебе еще такие вещи видеть. Давай сюда тряпки и отправляйся к отцу: ему нужна твоя помощь.
– А как же Белик?!
– Справлюсь без вас! – грубо отрезала нянька и, резко отвернувшись, скрылась внутри. – Без ВСЕХ! И только попробуйте сюда сунуться!
– Все настолько плохо? – мрачно посмотрел на седовласого Ирбис.
Дядько снова отвел глаза и, едва заметно кивнув, устроился возле повозки, намереваясь караулить каждый вздох умирающего племянника до самого утра. А если потребуется, то и дольше. Лишь бы оно наступило, это утро. Лишь бы малыш справился. Только бы сумел выкарабкаться.
Он медленно опустился на траву, скрестил ноги, демонстративно положил на колени свой жуткий меч и так застыл, превратившись в камень. Даже глаза закрыл, старательно вслушиваясь в приглушенные причитания толстухи, ее горестные восклицания, выражающие крайнюю степень отчаяния, и редкие, почти неслышные стоны, если она неосторожным движением все-таки задевала Белика.
– Лита…
– Потерпи, солнышко… я сейчас, сейчас… ты только держись, ладно? – умоляюще бормотала Арва. – Ну же, не надо. Дай, я это заберу… о боги! И здесь тоже! Ну, как же ты… откуда? Господи, сколько крови… ну, кто мог так поступить?! Сейчас, мой милый, я уже бегу… только не плачь, не надо…
– Лита-а-а…
– Ай! Зараза, жжется! Эй, эту штуку нельзя убрать?!
Дядько помрачнел еще больше, но так и не пошевелился.
– Лиля, отнеси тетке тот отвар, что я сделал, – не открывая глаз, попросил он. – И скажи, пусть не трогает палку: с ней Белику будет полегче.
Девушка молча вскинула полные слез глаза (она тоже все слышала!) и бегом кинулась к медленно остывающему котелку. Торопливо подхватила за еще горячую ручку и опрометью бросилась обратно, едва не упав по дороге и не расплескав драгоценное зелье.
– Что это? – с нескрываемым подозрением спросила повариха, на мгновение выглянув наружу.
– Подорожник, малина, кровяной мох, – так же ровно сообщил Страж.
– Давай! Может, удастся приостановить… ты знал, что там живого места нет?! Без слез же смотреть невозможно! До живота дотронуться страшно, а уж руки и грудь…
– Знаю. На спине еще хуже. Но мне на нее нельзя смотреть.
– Дурак! – в сердцах бросила толстуха и снова исчезла за пологом.
В эту ночь не уснул никто. Люди устали за трудный день, истомились ожиданием самого худшего, измучились и вконец помрачнели, но упорно не расходились. Сидели вокруг затухающего костра, вяло подбрасывали сухие ветки, чтобы хоть чем-то заняться. И, не глядя друг на друга, подавлено ждали, когда же все закончится. То, что Белику не выжить, было ясно с самого начала, с того момента, как они увидели вокруг неглубокой ранки страшную метку обреченного. Но даже сейчас, когда разум все понимал и неумолимо отсчитывал оставшиеся ему часы, сердце не желало принимать очевидное. И до самого последнего момента на что-то надеялось, ждало, страстно желало повернуть время вспять. Кто-то из воинов нервно вышагивал под деревьями, кто-то отсел подальше, чтобы не слышать голос поварихи, в котором с каждой минутой слышалось все большее отчаяние. Кто-то нервно курил, но большинство просто угрюмо ждали, когда же она выйдет на улицу и, расплакавшись, очень тихо скажет: «мне очень жаль»…
Герр Хатор тоже выбрался из душной повозки и теперь, сидя поодаль от своих людей, хмуро смотрел в одну точку, машинально баюкая здоровой рукой уставшую от слез Илиму. Девушка плакала так горько, что он просто не мог не болеть душой – она была слишком молода для всех этих испытаний. Ивет оказалась гораздо сдержанней на эмоции, но и у нее подозрительно блестели глаза и временами тихонько хлюпал нос – задорный мальчишка, уберегший ее младшую сестренку от страшной смерти, не мог не вызывать сочувствие.
– Это я виновата! Это из-за меня… – хрипло шептала Илима, беспрестанно вздрагивая на отцовском плече. – Если бы он меня не закрыл, все было бы по-другому…
«Если бы он тебя не закрыл, ты сейчас была бы на его месте», – красноречиво отразилось на лице купца, но вслух он ничего не сказал. Только помрачнел еще больше и крепче прижал убитую горем девушку. Может, зря он согласился на этот треклятый поход? Зря подвергает себя и семью опасности? Зря рискнул пойти заброшенным трактом? Может, стоило вернуться на новый путь? Да, он длиннее. Да, у них мало времени. Да, эльфы моментально привлекут к себе внимание. Зато там гораздо больше застав, городов, деревень и сел на пути! Там безопаснее! Стоила ли тайна Перворожденных такой высокой цены, как жизнь невинного ребенка? А мир на Лиаре на следующую тысячу лет?
Купец тяжело вздохнул: конечно же, он знал ответ на свой вопрос. Из двух зол всегда приходится выбирать меньшее. И Белик, как ни гадко сознавать, просто крохотная искорка в громадном костре неизвестности, в которой все мы оказались на границе эпохи. Маленький винтик в невидимой машине времени. Невесомая пылинка на дороге вечности. Появилась, и тут же исчезла. Мало кто заметил ее присутствие, да и те вскоре забудут. Стыдно, конечно, но так оно и есть. Сегодня погибнет он, завтра не станет кого-то другого, но жизнь и тогда не остановится, не прервется и даже не замедлит свой бег. Мы будем рождаться, драться и умирать до скончания веков – быстро, тихо и незаметно. Да, Белик погибнет ради того, чтобы выжила Илима. Он выбрал свою участь сам, и некого винить за этот страшный размен. Да, он погибнет в муках, но поутру остальные все равно встанут, позавтракают и пойдут дальше, потому что так нужно, и этого требует долг. Даже Дядько пойдет, у него не будет ни одного лишнего дня, чтобы предаться своему горю. Он прекрасно это понимает, как понимают и все остальные. Но только сидя вот так, у костра, начинаешь четко сознавать, что возможно, скоро подойдет и твоя очередь…