Пацан презрительно фыркнул и решительно отвернулся, яснее ясного сказав этим досадливо поморщившемуся эльфу, чтобы не ждал примирения. Терпеть его присутствие малыш, конечно, будет: мнение дядьки для него стояло не на последнем месте. Но вот что-то другое…
Таррэн, перехватив на себе горящий, все такой же лютый, как раньше взгляд, только вздохнул: пожалуй, он ошибся в своих предположениях – наладить отношения с этим упрямцем у него вряд ли получится. По крайней мере, мальчишка сделает все, чтобы этого никогда, ни за что и ни по какой причине не произошло. Он не простит. Никогда не простит своих палачей и убийц. И для него не было разницы в том, кто именно стоит сейчас напротив – то ли нелюдь, что когда-то резал ему кожу, или же другой бессмертный. Он просто не видел отличий, и в чем-то Таррэн его даже понимал.
Странно другое: этот отказ неожиданно огорчил его. Почему-то заставил привыкшего к одиночеству бродягу затосковать. И совсем уж непонятно то, что в его душе вдруг в кои-то веки шевельнулось острое, ни с чем не сравнимое сожаление. Будто бы впервые в жизни ему повезло увидеть невероятный, желанный, с таким трудом найденный клад; почти коснуться его, с благоговением рассматривая спрятанные там до поры до времени богатства. Протянуть осторожно руку… а потом вдруг понять, что бесценное сокровище ему на самом деле не принадлежит, потому что уже не один год находится под надежной охраной чуткой, свирепой, непримиримой и не умеющей прощать хмеры. Которую не приручишь, не уничтожишь и не заставишь бросить свой важный пост. Просто потому, что единственным ее желанием, самым сильным, неугасимым, но пока что невыполнимым, было одно – убить. И нетрудно догадаться – кого именно.
Глава 17
Ходить Белику явно было тяжело: до молчаливого гаррканца он доковылял довольно неловко. Потом с излишней поспешностью ухватился за шелковистую гриву, будто ноги грозили вот-вот подкоситься, напрягся, как перед прыжком, но отчего-то вдруг замер в этой неестественной позе и очень странно вытянул шею.
Неугомонная сойка чирикнула снова.
У Карраша внезапно широко раздулись ноздри и жутковато полыхнули глаза. Шерсть на загривке встала дыбом, а из горла вырвался жутковатый звук, но Таррэн уже и сам ощутил неладное – его второе сердце тоже вовремя встрепенулось. Эльф напряженно застыл, чутко прислушиваясь к малейшему шороху, осторожно пошарил по окрестностям внутренним взором и вдруг ясно почувствовал: они здесь не одни. А когда неуместный в ночное время, истошный крик глупой сойки раздался в третий раз, инстинктивно шагнул в сторону, под прикрытие густых еловых лап и роскошных кустов.
Белик, словно и не помирал только что от усталости, с поразительной скоростью метнулся прочь, грамотно хоронясь за высокой травой и припавшими к земле еловыми ветвями. Бесшумно упал, перекатился и, наконец, стремительно уполз с открытого места, извиваясь не хуже иного червяка. В какие-то жалкие секунды достиг густого орешника, осторожно приподнялся, выглянул и… с неудовольствием констатировал, что они с проклятым эльфом действовали по одной и той же схеме. Иными словами, не сговариваясь, укрылись бок о бок и теперь едва не дышали друг другу в лицо.
– Торково семя! Куда ни плюнь, всюду в ушастого попадешь! – беззвучно шевельнулись его губы. – Скоро ни пройти, ни проехать будет!
Таррэн не обратил внимания – напряженно вслушивался в притихший лес, стараясь уловить, откуда идет опасность. Плевать на мальчишку, с ним и потом успеем разобраться. Главное сейчас не это. Ему не надо было видеть врага, чтобы точно знать о его присутствии. Хватало неровного удара сердца, легчайшего предчувствия, мимолетного дуновения чужой ауры в двух полетах стрелы, чтобы распознать опасность. Но кто? Где? Откуда взялся в этой глухомани? Сколько их, наконец?
Пока он не знал. Но недовольно сопящему пацану красноречиво сунул под нос кулак, чтобы не вздумал высовываться или, упаси Создатель, разглагольствовать вслух. Тот, на удивление, понял: послушно вжался в рыхлую землю, настороженно посверкивая крупными глазенками, которые сейчас показались еще больше и необычно потемнели, а затем вдруг поднял над верхушками трав сжатый кулак и принялся складывать пальцы в непонятные фигуры. Зачем, спросите? Таррэн сперва тоже не понял, в чем дело, но вскоре приметил направление и запоздало сообразил: умница-Белик с огромной скоростью подавал знаки припавшему к земле Каррашу.
Эльф успел углядеть только «молчать», «лежать» и «ищи», потому что они были знакомы ему по Бронлору и здорово напоминали манеру общения Бешеных Лис во время рейдов в орочьем тылу. Но откуда ОН это знает?!! Таррэн пораженно застыл, лихорадочно размышляя, но затем подивился еще одной неожиданной мысли: каким же зрением должен обладать свирепый полукровка, чтобы в полнейшей тьме, среди густого переплетения веток и зеленой листвы суметь углядеть эти тонкие пальчики, безостановочно сплетающиеся в совершенно дикое подобие команд?! Он сам едва различал, а Карраш с такого расстояния не должен был даже увидеть!
Но гаррканец не подвел: осторожно мигнув зеленовато-желтыми глазами, вдруг понятливо их прикрыл, быстро кивнул, дважды прянул ушами и как-то странно распластался по земле, умудрившись почти полностью скрыться в густой траве. Вокруг него почти мгновенно разлилась непроглядная чернота, начисто скрыв очертания массивного тела. Как широким плащом, окутала его непрозрачным покрывалом тьмы, надежно скрыла хищно горящие радужки и… внезапно исчезла.
Таррэн ошеломленно моргнул, но спустя какое-то время ощущение чужого присутствия полностью пропало, будто Карраш вдруг растворился в воздухе и, получив некий приказ, безмолвно испарился. Эльф рискнул даже приподнять голову, чтобы воочию убедиться, что он не сошел с ума, но гаррканца на прежнем месте действительно не было. А на земле – там, где только что лежало его крупное тело, остались странные взрыхленные полосы и немалая куча вырытой земли, будто необычный зверь… к'саш! Будто он зарылся в нее целиком на манер гигантского крота и так выбрался!! Или же уполз поверху, но при этом яростно загребал всеми, дико извернувшимися конечностями, как тюлень – ластами!
Таррэн подавил неуместное желание немедленно выяснить все подробности у лежащего рядом мальчишки и снова втянул ноздрями прохладный воздух. Кажется, тихо? Нет, как-то слишком тихо. Особенно вон там, шагах в сорока левее, где неожиданно примолкли сверчки и возмущенно пискнула полевка… он вдруг стремительным движением выхватил из-за пояса нож и, ориентируясь больше на чутье, чем на звук, с силой метнул. Клинок мелькнул серебристой рыбкой и беззвучно исчез в ночи, уподобившись крохотному лучику света, но почти сразу слился с темнотой, где-то неподалеку с глухим стуком вонзился в сосновый ствол, обиженно выпрямился и, наконец, с тихим звоном задрожал.
Эльф беззвучно ругнулся, запоздало сообразив, что не только позорно промазал, но еще и выдал собственное присутствие неосторожным броском. А когда встретил тяжелый, полный понимания взгляд внезапно помрачневшего мальчишки, и вовсе едва сдержался: тот едва пальцем не покрутил у виска и первым начал осторожно отползать в сторонку. Будто не хотел иметь с таким дураком ничего общего. Мол, люди, я не с ним и не имею к этому никакого отношения! Сам по себе и вообще, даже не знаком!
Таррэн неслышно зашипел сквозь зубы, но, признавая правоту пацана, поспешно сменил диспозицию, справедливо опасаясь, что неведомые гости уже торопятся им на встречу. Наверняка – вооруженные до зубов и весело потирающие потные ручки: дескать, ага, попались! А у него на руках не только остается беззащитный малец, которого нельзя бросить в темноте, но нет даже плохонького доспеха – одна голая грудь и босые пятки. Нож всего один, и тот пока бесполезен. Надежный лук остался в лагере, а от мечей в такой ситуации проку мало – если некого рубить, можешь хоть весь белый свет оплевать со злости, да только насадят тебя на стрелу из-за кустов, и даже не пикнешь. А потом будешь сушиться над огнем, как крыса на вертеле, и недобрым словом вспоминать собственную безалаберность, благодаря которой так здорово оплошал.