– Ты что, призрак? – спросил мальчик.
И услышал собственный голос:
– Ты призрак волка.
Он снова заговорил, только каким-то не своим голосом. Голос звучал ниже, слова проговаривались медленнее, как будто он не вполне владел своим языком и губами.
– Ты ждешь в теле волка.
Что он хочет этим сказать? Элиф решил, что ему обязательно надо понять, что означают эти слова.
Голос звучал как будто у него в голове, а он вторил ему, бормоча вслух:
– Ты скалы и ты поток, ты дождь в горах и свет за завесой дождя. Ты промельк тени, силуэт в лунном свете, ты золотой отсвет солнца на летней траве. Ты таишься в зимних туманах, ты бродишь в летнюю жару. Ты – это я, каким я был.
Волк по-прежнему наблюдал за ним с другой стороны ложбины.
Элифа охватило тревожное чувство, нет, даже не тревожное, а мучительное. Волк пытался донести до него что-то. Элиф произнес несколько слов:
– Пока дело не будет сделано.
– Какое дело. Что за…
Но голос в голове затих, и волк ушел обратно в холмы. Элиф оставил овец и кинулся за ним вдогонку, ступив на путь магии и злоключений.
Повозка остановилась, и Элиф – человек-волк, бывший когда-то Элифом, – оказался перед простым прямоугольным строением, которое возвышалось в тени огромного собора. Элиф задрал голову. Купол собора венчала золоченая конструкция: круглая колонна с месяцем. Она так и сверкала в мутном воздухе. И Элиф снова ощутил запах дыма.
Однако сидеть и изумляться не было времени. Хитаерос сняли его с повозки и поставили на землю. Руки и ноги у него затекли от долгого сидения.
– Пленник императора! – прокричал один воин.
– Подвести пленника императора! – прокричал в ответ высоченный стражник-грек с кустистой черной бородой и коротким хлыстом за поясом.
Воины подтащили волкодлака к двери, которая походила на квадратную черную прореху в белой материи дня.
– Императорский пленник идет! – прокричал воин сбоку от него.
Стражник с бородой взял Элифа за руку и затащил в дверной проем. Другие стражники, оказавшиеся за дверью, подхватили его и повлекли в тюрьму. Внутри было по-настоящему темно, лишь слабый свет масляной лампы в нише позволял хоть что-то увидеть. Человек-волк оказался в коротком коридоре, который вел к следующей двери. Ему в нос ударила вонь темницы: кровь, моча, кал, блевотина и еще слабые запахи выделений, которые неспособен уловить обычный человек. Только тот, кто получил магические знания от богов в ходе обрядов и подвергал себя лишениям, может учуять железо в запахе пота, четыре оттенка золы в дыхании и отголосок человеческих страданий.
Элиф не понимал, о чем говорят тюремщики, но если бы понимал, это не утешило бы его.
– Пытать запрещено, – произнес голос у него за спиной.
– Запрещено?
– Нам запрещено. Этим займется сама «варварская официя». – Говоривший положил руку на плечо Элифа.
– Тебе повезло, приятель. Не придется терпеть обычные побои – ради тебя сюда пришлют профессионалов.
Человек-волк уловил угрозу, прозвучавшую в голосе, и обернулся, чтобы поглядеть греку в глаза. А потом отвернулся снова.
Стражник открыл дверь в конце коридора, и в нос Элифу ударил мощный запах ладана, хотя и не заглушавший вонь человеческих тел. Из глубины доносились переливы флейты и ритмичные хлопки.
Он не понял, что означают эти звуки, но сказал себе, что это и не важно. Он уже приступил к исполнению запасного плана и оказался именно там, где ему было необходимо.
Глава восьмая
Слуга начальника священных покоев
Луис шагал в сторону дома по одной из улиц на вершине холма, чтобы избежать давки, вызванной возвращением армии. Ему казалось, что спрятанное за пазухой золото оттопыривает тунику так, будто он затолкал туда живого козла, однако деваться некуда – придется идти с ценным грузом в свой квартал.
С возвращением армии весь город пришел в движение, еще более оживленное, чем обычно, поэтому его торопливая походка не привлекала особенного внимания, хотя время от времени, в особо опасных местах, он переходил на бег.
И погода внушала тревогу. Небо стало каким-то странным – пока Луис беседовал с евнухом, необычная призрачная дымка желтого цвета подернула весь небосклон и солнце как будто завернулось в вуаль. Свет стал сумеречным, хотя еще не миновал полдень.
Он спешно шагал по бедным улицам. Здесь не горели высокие факелы, купцы не торговали здесь золотом и шелками. Главные улицы Константинополя, прямые и праздничные, были подобны цветам, украшавшим его форумы и площади. А здесь начиналась спутанная масса корней, питавших их: узкие, извилистые переулки, темные даже в самые солнечные дни. На этих задворках правили уличные хищники: банды юнцов с жадными глазами, которые слонялись без дела, вынашивая преступные замыслы, грязные женщины и пьяные мужчины. На Средней улице продавали кожи. Здесь же искусанные блохами дети шарили в сточных канавах, выуживая навоз и дохлых собак, чтобы продать их кожевникам, жившим за городской стеной. Люди сытые и набожные крестились и молились, спеша в соборы и церкви. Диковинный цвет неба и пришедший холод вселяли в людей страх и неуверенность, они спешили помолиться и исповедаться в грехах.