Темный мир [litres]

Когда Вика с Валей предстали перед нами эдакими упарившимися наядами, мы с дедом и Хайямом исполнили уже немало песен, а тут я девушек подначил раскидать на голоса «Поминки по Финнегану». С легким подколом. Потому что у филологов есть священная корова по имени Джойс (его мало кто читал, даже из самих филологов, но если при них про эту священную животную хотя бы пошутить, забодают – с фанатичным блеском в глазах и оскале зубов), а у Джойса – совсем уж священная книга упомянутого названия. Книга эта отличается тем, что ее почти никто не может прочесть даже из тех ирландцев, кто сборол остальные книги Джойса на родном англо-гэльском. Прикол в том, что не все ученые сошлись хотя бы в счете языков, на которых Джойсовы «Поминки…» написаны. А назван сей талмуд по народной ирландческой песне, очень разухабистой. А лично мой подкол заключается в том, что некоторые историки песню эту спеть могут, а филологам поддержать – слабо. Ну вот я и начал:

Жил на Уокер-стрит в Дублине Тим Финнеган,
Сладкоголосый жентельмент.
Чтоб монетки оттягивали карман,
Он на стройке таскал по лесам цемент.

Девочки все-таки подхватили:

Ну а главною страстью его и мечтою
Было то, чем Ирландия так щедра,
Называл он спиртное живой водою,
В кабаках оживляясь с утра до утра.

Ну а потом в четыре голоса и в переводе:

– Кружка о кружку бьет тараном,
В пляске ботинки пол пробьют,
Так и мелькает дно стакана,
Пьем мы за Тима, сколько нальют!

Теперь я опять соло, а девочки делали так: «бу-бу-бу-бу»:

С бодуна Тим любил забираться повыше,
Но однажды его подстерег сюрприз,
На дрожащих ногах он забрался на крышу
И стремглав полетел черепушкой вниз.
И друзья отскребли его и отмыли,
Снаряжают Тима в последний предел:
В гроб кладут самогонку в большой бутыли
И бочонок пивасика на опохмел.

И снова хором, и прочем уже дед подхватил:

– Тащим бутылки, драим ботинки.
Закуси мало? – Да хрен бы с ней!
Выпьем за Тима! Будут поминки
Памятней прочих – и веселей!

Я играл на гитаре, как на дикарском банджо, и думал: ну лишь бы струны не лопнули!

Мама Тима уставила стол пирогами.
Чаепитие чинно прошло, как встарь.
Поминали пристойными Тима словами,
Ну а, перекурив, перешли на вискарь.
И завыла вдруг Бидди, дербаня душу:
«Ах ты жмурик мой, чистенький, сладенький – страсть!
На кого покинул нас, Тим, дорогуша…»
Рявкнул Пэдди: «Эй, солнце, захлопни пасть!»

И хором, и Ирина Тойвовна с нами:

– Чокнемся, парни! Выпьем, девчонки!
Тима помянем достойного!
Кружка о кружку бьется звонко —
Пьем за здоровье покойного!

И тут я почувствовал, что голосок мой, хоть и слабенький, но противный, сейчас кончится, а впереди еще два куплета, и перешел на речитатив:

Тут Мэгги, губенки поджав, занудила:
«Биддичка, ты не права, мой свет».
А Бидди ей как звезданет по рылу!
Нокаут – вот лучший ирландский ответ.
Эта забава заразней сыпи —
Бабский не бабский – вскипел мордобой.
Выплюни зубы, чокнись и выпей.
Хей! Целым никто не уйдет домой.

А пока они пели припев – орали припев – нет, очень громко, срывая голоса и заходясь от восторга, орали припев! – я чуть-чуть отдохнул.

В Микки швырнули бутылкой – мимо!
Он увернулся – ай молодца!
А виски разбрызгался прямо на Тима,
От вымытых пяток до морды лица.
Труп задрожал, пятернями зарыскал,
Сел во гробу и сделал вдох.
Выдохнул: «Хрен ли хлестаться виски?
И мне не налили – прям будто я сдох!»[1]

И когда они снова орали припев:

– Мордой об стол, кулаком по ребрам,
Кружкою по подоконнику…
Славятся дублинцы нравом добрым
И уваженьем к покойникам!

– Я делал так: «Уа! Уа-уа! Уауауау-а!»

– Эх, хороша песня, – сказал Петрович, поводя плечами. – И эх, Арина, забыли мы с тобой сплясать! Ну да еще не поздно!

– Поздно, поздно, – сказала она. – Угольки уже чуть дышат.

И они побежали в баню.

Мы с Хайямом улеглись на чердаке, на толстых сенных матрацах, девчонки – в большой горнице, а дед с Ириной так, по-моему, и остались в бане, шалуны.

1

Перевод И. Андронати.