Каттнер Генри
Темный мир[1]
1. Огонь на болоте
В темнеющем небе на севере вилась тонкая нитка дыма. И вновь я почувствовал необъяснимый страх и животное желание забиться в угол. И причиной тому был жалкий дымок, поднимающийся из болотца рядом с забытым богом городком в шестидесяти милях от Чикаго, городком, который давно похоронил мусор суеверий под толстой броней бетона и стали.
Я знал, что это просто огонь костра, и в то же время я знал, что это НЕ ПРОСТО ОГОНЬ. Где-то в глубине моего существа жило знание о том, что это за огонь и кто стоит рядом с ним, пристально наблюдая за мной сквозь заставленные книгами стены дома моего дяди-коллекционера, любителя опиумных трубок с искусной серебряной отделкой, золотых индийских шахматных фигурок и старинного оружия.
Темное знание поднималось во мне — и темный страх.
Я шагнул к стене и снял с нее меч в ножнах. До бели в пальцах я сжал рукоятку меча, но это не придало мне уверенности в себе: это был НЕ ТОТ МЕЧ…
— Алло, Эд.
Глухой голос моего дяди послышался за спиной.
— Что-то случилось? Ты, кажется, не в своей тарелке?
— Не тот меч, — услышал я свой растерянный голос.
Голос дяди вернул, меня на землю. Я глупо заморгал глазами, глядя на него, и, смутившись, понес что попало:
— Не тот меч. Тот находится в Камбодже. Он один из трех талисманов Царя Огня и Воды. Три священных талисмана суть плод «куй», всегда сохраняющий свежесть, раттан с цветами, которые никогда не вянут, и меч Як, охраняющий дух…
Дядя взглянул на меня сквозь облако табачного дыма.
— Ты изменился, Эд, — сказал он мягко. — Ты сильно изменился. Наверно, виновата война, так оно и бывает всегда. Все образуется. Но раньше такие вещи не занимали тебя. Кажется, ты слишком много времени проводишь в библиотеке. Я надеялся, что у меня ты сможешь как следует отдохнуть…
— Я не могу отдыхать! — с непонятной яростью выкрикнул я. — Я полтора года отдыхал на Суматре. Сидел сложа руки и отдыхал в тесной, вонючей деревне в джунглях, сидел — и ждал, ждал, ждал!..
И джунгли встали у меня перед глазами. Я снова услышал вонь и почувствовал жар и дрожь, как будто я все еще валялся в лихорадке на полу хижины, на которой начертан был знак табу.
Все началось восемнадцать месяцев назад, и я отчетливо помнил тот последний час, когда все было хорошо.
Кончалась вторая мировая война, и мой самолет скользил над джунглями Суматры. В войне нет ничего хорошего, — я имею в виду только то, что до того часа я был нормальным и уверенным в себе человеком, я знал, кто я такой и чего я стою, и я не страдал провалами памяти, черт побери!
Все изменилось в одно мгновение. Мой мозг ослеп. Без всяких причин. В пустом небе. Я был цел и невредим, и даже когда мой самолет рухнул на деревья, я отделался легкими царапинами, но в моей голове воцарились мрак и хаос.
Миролюбивые батаки нашли меня в искалеченном самолете. Они выходили меня и излечили от лихорадки и приступов ярости своими варварскими, примитивными, но верными средствами. Они спасли мне жизнь. И даже больше, чем жизнь. Их колдун ворожил надо мной при помощи веревки с узлами и чаши с рисом, потея от непонятного мне напряжения. Он сразу что-то почувствовал. Я помню полутьму, раскрашенную уродливую маску и дикие, резкие жесты. «Вернись, душа, где бы ты ни скрывалась — в лесу, на горах или в реке. Смотри, я заклинаю тебя, «тозыба брас», яйцом истины Раджи, «меелиджа», одиннадцатью целебными листьями хины…»
Поначалу батаки приветливо отнеслись ко мне. Колдун насторожился сразу. И вскоре на моей хижине появился знак табу. И все отвернулись от меня. Они боялись. Чего?
Незадолго до того, как за мной прилетел вертолет, колдун осторожно, будто боясь преступить какую-то черту, объяснил мне:
— Ты надо прятаться. Долго — всю жизнь. Он искать тебя… — Он произнес слово, которого я не понял. — Он другой, далеко, страна мертвых… Он долго искать тебя… Надо табу. Без табу — нет… Я плохой колдун, надо хороший…
Он был рад, когда я улетел. Все были рады.
С тех пор я перестал быть прежним Эдвардом Бондом. Быть может, сказывались последствия лихорадки? Я потерял покой. Что-то — то ли сны наяву, то ли галлюцинации — то и дело врывалось в мое «я» и заставляло меня терзаться тем, будто я бросил на полпути свое самое важное дело…
Я решил, что с дядей могу говорить откровенно.
— Знаешь, мне стал виден другой смысл вещей, от которого раньше я бы отмахнулся. Потусторонний смысл. Думаешь, почему я бродяжничал все это время? Я хотел забыться, спрятаться. Ни черта! Все время натыкаюсь на разную мистику: то амулет у старьевщика, то янтарь в форме глаза… И главное, меня преследуют два настоящих призрака! Вот однажды… Ты мне не веришь?