Налим не спеша вышел из дома. Завтракать он предпочитал в Вороньем насесте. Дома — только ужин. Коляска уже ждала — он слышал, что у извозчиков есть специальная очередь, и они точно знают, кто должен везти его сегодня. Слышал, что возможность пропустить свою очередь подвозить управляющего стоит довольно дорого среди них. Ничего удивительного. Если желаешь, чтобы твоя власть была незыблема, ты должен тщательно следить, чтобы тебя боялись и ненавидели. Ведь ненависть порождает бессилие. Цари там, в столице, стараются окружать себя сильными соратниками. В результате по пальцам можно посчитать, сколько из них умерло своей смертью за последние две тысячи лет. Нет. Власть — она не в силе. Власть — она в слабости.
Извозчик, увидев клиента, выскочил с облучка, оббежал сани, и поставил специальную скамеечку, чтобы водяному было удобнее взобраться в кресло. Самый трудный момент за день — взобраться в сани. Летом попроще, потому что летом на нём нет тяжёлой, тёплой шубы, нет очков, плотно закрывающих лицо, нет тяжёлой шапки и больших двойных валенок, в которых между слоями войлока вставлен стальной футляр с горячими углями. Да, природа неблагосклонна к хладнокровным существам. Природа сделала теплокровных существ, и теперь бедному водяному приходится под них подстраиваться. Налим не поленился, отвесил извозчику пинка, чтобы отогнать неприятную мысль. Извозчик, неуклюже повозившись на снегу, поспешно вскочил, начал кланяться и просить прощения. Подёрнувшееся, было, рябью неудовольствия настроение вновь стало безмятежно-счастливым. Ничего. Какой толк иметь возможность ходить зимой без шапки и в лёгком полушубке, если тебя всё равно попирает ногами тот, кто такой возможности не имеет?
Налим уселся в санях и дополнительно накрылся тёплым одеялом. Прошлую зиму он нанимал специальную, тёплую карету, а в эту решил отказаться. В закрытой карете его не видят жители, а это неправильно. Жители должны регулярно видеть хозяина. А хозяин должен регулярно оглядывать внимательным взглядом свои владения. Не завелась ли какая парша в возделываемом саду? Не случилось ли какой неприятности?
Извозчик уселся на облучок, свистнул лошади. Сани дёрнулись и заскользили по снегу. Ай-ай-ай, как нехорошо. Каждый знает, что сиятельный Налим не любит, когда его дёргают. Нужно придумать, как наказать этого извозчика. Дальше сани катились плавно, не нарушая спокойного течения мысли Налима. Извозчик сегодня ехал по Напольной — Замковой улице. Непривычный маршрут, зимой они чаще возят его через центр города, а не по окраинам. Налим, когда понял, что везут его по летней дороге, хотел возмутиться и потребовать, чтобы извозчик развернулся на привычный маршрут — зимой так быстрее. Летом, впрочем, тоже быстрее, но летом Налим не любил городских запахов и предпочитал проехать по окраинам. Однако сообразил слишком поздно, и теперь время в пути только увеличится, если они станут возвращаться, так что водяной промолчал. Отметку в памяти, правда, не забыл сделать, что наказание этому извозчику нужно устроить поунизительнее. Что-нибудь по-настоящему болезненное… наверное, лошадь должна сдохнуть. Будет знать, как нарушать привычный порядок.
Додумать мысль Налим не успел. Они как раз разъезжались с фурой, которая везла дюжину бочек с винного склада, когда у этой фуры отвалилось колесо. Бочки накренились и покатились прямо на него. На секунду Налим подумал, что сейчас его жизнь закончится. Он закрыл глаза от ужаса, но в следующий момент вместо удара почувствовал, что плывёт. В глазах защипало, Налим раскрыл их и понял, что его смыло волной вина из разбившееся бочки. Он катился по земле, в глазах мелькнули сани — лошадь, должно быть, понесла, но ему было не до того. Он ревел от пережитого ужаса и злости, барахтался в винно-снежной каше, пытаясь встать.
— Ктоооо⁈ Кто⁈ Всех уничтожу! Раздавлю! — голос сорвало. Налим ещё не успел встать, когда почувствовал, что начинает замерзать. Хладнокровное тело очень быстро расставалось с теплом, движения становились всё медленнее. Налим почувствовал, что мысли в голове становятся всё медленнее. Происходящее вокруг, наоборот, ускоряется, и он просто не успевает реагировать. Откуда-то появились десятки комоляв[1] обоего пола, поднялась суета. Налима подняли и понесли к винным складам, изредка задевая головой водяного какие-то неровности. Комолявы — невысокий народ, даже вдесятером тащить его им тяжело. Водяной уже почти ничего не соображал, но в какой-то момент, ему показалось, что он увидел неподалёку от складов знакомое лицо. Узнавание, как всегда при охлаждении, шло очень медленно, но через какое-то время он всё-таки вспомнил. Тот мальчишка-дурачок, что нацепил себе на палец княжеский перстень. Только сегодня он был одет как подённый рабочий, а в руках у него был какой-то инструмент…
Сознание вернулось рывком, практически сразу, как его занесли в тепло. Пара комоляв суетилась вокруг, снимая с него мокрую одежду.
— Эк вас угораздило, благородие! Прямо не повезло! — весело хохоча, радовалась одна из комоляв. — Ну, зато винишка нашего отведали! Ай, не знаю, как и вспомнить-то такое! Аж поплыл, как корабль по волнам!
Налим готов был рвать и метать. Мрази! Смеют смеяться над ним! А ему приходится терпеть. Комолявы клан не сильный, а всё одно тронуть их он пока не может.
— За сменной одеждой мне пошлите! И кто это сделал? Я требую примерно наказать!
— Наёмный какой-то, — пожал плечами ещё один местный. — Убёг, как только произошло, даже повозку бросил. Да и не виноват он, что так получилось — колесо у любого может опрокинуться. Эх, три бочки в минус! И хорошее вино, жалость какая! Вкусное хоть, ваше благородие? — Комолявы и не думали унывать. Весёлый народ, никогда не переживает, даже если серьёзные неприятности случаются. «Ничего, — думал Налим. — Дайте только время. Подождём, потерпим — я ничего не забываю. Вы мне за этот смех дорого заплатите!»
Отыграться не вышло даже на извозчике, который его вёз — того уж и след простыл, вместе с лошадью. Налиму пришлось задержаться на складе: пока послали за слугами, пока те привезли новую одежду, время и прошло. Всё это время вокруг сновали комолявы, и ничуть не стесняясь, обсуждали происшествие. Сомнений нет — уже через час по всему городу разнесут, во всех подробностях. Ещё и от себя добавят — вон как хохочут. Заливаются.
Этот час Налим едва вынес. Настроение, такое прекрасное и благостное сутра, было безнадёжно испорчено. И даже избиение слуг и нового извозчика не помогло — злость так и продолжала кипеть. Только запыхался, да пальцы на ноге отбил. Водяной остро хотел вернуться домой, но нельзя. Он должен быть невозмутим и непоколебим. Слухи поползут, непременно, этим ничтожествам только повод дай. А там, где смех, там страха меньше. Пусть хотя бы видят его монументальную, непоколебимую фигуру на обычном месте. Хоть так уменьшить последствия.
В Вороньем насесте ещё ничего не знали, удивились, правда, что он нынче припозднился. Налим заставил полового слизывать с пола обнаруженную на нём грязь, и только тогда немного успокоился. Двойная порция салата из раковых шеек и рябчиков ещё немного притушила гнев. Нервы слегка успокоились, и Налим продолжил поглощать блюда уже не так торопливо, вдумчиво. Неладное он почувствовал только через полчаса. В необъятном животе вдруг забурчало, застонало, забулькало. Такое бывает, тем более, на нервной почве, вот только бурление всё не прекращалось, и лишь продолжало усиливаться. Налим ещё минут пять размышлял, не подождать ли, пока пройдёт, но потом понял — время может быть упущено. Водяной рванул во дворик с совсем нехарактерной для себя поспешностью, на ходу толстой тушей свернул столик других гостей заведения. Слушать возмущённые вопли довелось только половому — сам Налим уже вынесся к уборной. Он, в своё время, специально заставил поставить в ней отдельную печь. Думал даже, не устроить ли уборную прямо в ресторане, но отказался от этой идеи. Большинство клановых себе такое устраивает, но он против. Все эти технические новинки лишь облегчают жизнь быдлу, которое всё равно не сможет заниматься иной работой. Золотари тоже принадлежат ему, вот пусть и работают, а он потерпит неудобства, лишь бы видеть, как эти грязные полукровки готовы искупаться в дерьме, лишь бы заработать копеечку.