А я открыл глаза и уставился в белый с лепниной потолок. Твою ж дивизию. Неужели ничего не закончилось?
Я не успел как следует проморгаться, попытался пошевелить руками и ногами, но конечности поддались с трудом. Сколько я пролежал? Какая-то темная тень с визгом бросилась ко мне. В нос ударил знакомый запас псины.
— Алтай!
Пес прыгнул прямо ко мне на кровать и принялся облизывать мне лицо, сопровождая это действо жалобным скулежом.
— Ну что ты, парень… Ты чего? Я же здесь…
Я обнял пса, которого уже и не надеялся увидеть. Почему-то сразу стало спокойнее. Друг рядом. А там будь что будет. Алтай слез с кровати, подбежал к двери и принялся ломиться в нее, словно пытался звать на помощь. Умный парень. С таким и правда никакая сигнализация не нужна.
Комната казалась мне знакомой. Я уже бывал здесь однажды, когда… Когда валялся в отключке дома у Великого князя Глеба Алексеевича. Так-так…
В коридоре послышался торопливый топот, через мгновение дверь отворилась, и в комнату влетела женщина в белом халате поверх скромного темного платья. Я знал ее. Помнил. Елена Олеговна Трубецкая, личный лекарь Великого князя.
— Хвала небесам, — выдохнула она, увидев, что я пришел в сознание. — Очнулся наконец…
Я улыбнулся.
— И вам доброго дня, Елена Олеговна.
— О, значит, память в порядке, — женщина вернула самообладание и строгое выражение лица. — И все равно нужно проверить.
Она подошла ближе и принялась надо мной возиться. Обычные тесты: сколько пальцев, как зрачки реагируют на свет и прочее.
— Ваше имя?
— Которое?
— Все, что помните.
— Оболенский Владимир Андреевич, брат Элевтерий…
— Достаточно. Какой сейчас год?
— Ну, отключился я в двадцать втором…
— Последнее воспоминание?
— Дворец загорелся, балка рухнула. Отец Кассий пытался меня вытащить…
Трубецкая удовлетворенно кивнула.
— Судя по всему, память и правда в порядке. Как самочувствие?
— Пока не понял. Но вроде ничего не болит, только голова пустая.
— Это нормально, — отозвалась лекарка. — Особенно после всего, что на вас свалилось. В прямом смысле. Кабы этот пес вас не учуял, могли бы и не успеть вытащить из-под завалов вовремя.
— А Кассий? Дионисий?
Трубецкая отрицательно покачала головой.
— Мне жаль. — Проклятье… — Вас спас только ваш родовой дар. Вы лишились дара Тьмы, как и все, кто был им наделен. Увы, остальным не повезло так, как вам — они не обладали столь крепкими телами… Да и вас, считай, вытащили с того света. Семьдесят процентов ожогов, множество переломов. С этим не живут. Обычно.
— А брат Луций? — Я уже почти вымаливал сказать мне хоть одну хорошую новость. — Луций. Я отправил его прочь, пока не началось… Он цел?
Трубецкая кивнула.
— Насколько мне известно, да. Однако я знаю немного. Вы единственный, кто выжил после крушения здания. Но официально вы среди живых не числитесь.
Я приподнялся на локтях.
— Как? Почему?
— Я не вправе ничего разглашать, прошу прощения. Мое дело — поставить вас на ноги и доложить его императорскому высочеству. Остальное Глеб Алексеевич расскажет вам сам. Лежите, я приглашу господина.
Не дав мне и слова вымолвить, Елена Олеговна торопливо вышла, оставив меня наедине с Алтаем. Пес снова подошел ко мне, ткнулся мокрым носом в ладонь, и я потрепал его по шее.
— Интересно дела складываются, а, Алтайка? Поглядим, чем все это для нас обернется. Среди живых не числюсь, значит…
Удивительно, но долго ждать не пришлось. Я едва успел подняться, доползти до стула и натянуть халат, когда в мою «палату» вошел сам Великий князь. В этот момент меня как раз подвели ноги — я пошатнулся, ухватился за портьеру и едва не обрушил на себя карниз.
— Вам же предписывали оставаться в постели, брат Элевтерий! — возмутился хозяин дома. — Пожалуйста, вернитесь в постель.
Я замешкался — видимо, слишком долго провалялся в отключке, и мышцы задубели. Я двигался, как кукла, неуклюже, угловато. Но все-таки дотопал до кровати и бухнулся под одеяло, отметив, что за окном уже стояла осень. Листья на деревьях пожелтели. Обычно у нас такое бывало в середине сентября, иногда позже.
Выходит, я пробыл здесь больше двух недель?!
Тем временем Великий князь распорядился оставить нас наедине и потрепал Алтая по холке, словно они были старыми знакомыми.
— У вас отличная собака, — сказал Глеб Алексееви, присев на стул у изголовья моей кровати. — Настоящий друг. Он вас спас.
Я кивнул.
— Да, милостивейший государь. И уже не впервые.
Глеб Алексеевич был одет по-домашнему: костюм-двойка из мягкой уютной ткани, фланелевая рубашка и комнатные туфли. Мне, видимо, повезло уловить редкий момент, когда представитель императорской фамилии наконец-то переводил дух дома. Однако впечатление мягкости Великого князя было обманчивым: он наградил меня строгим взглядом, и я понял, что разговор будет непростым.