– Вы кто?
Голос у него был низкий и скрипучий.
– Кто я? – выпалила Мэри. – А кто, черт возьми, вы такой?
При этих словах мужчина, казалось, помрачнел еще больше, но Мэри в данный момент было не до изысканных речей. Краешком глаза она заметила тяжелый медный канделябр, лежавший на краю стола. Не сводя глаз с незнакомца, Мэри почти неуловимым жестом схватила увесистую ножку канделябра.
– Что вы сделали с Люси?
У мужчины дернулся подбородок.
– Ничего.
– Полагаю, вам известно, что я здесь не одна? – заявила Мэри, собрав всю отвагу, на которую была способна. – Мой муж… Бруно… осматривает двор.
– Вы приехали одна, – покосившись на Мэри, медленно произнес мужчина. – Я видел вас с холма.
Он ее видел! Он следил за Мэри. Человек с пистолетом следил за ней! Мэри крепче сжала канделябр. Она вспомнила первые слова, с которыми к ней обратился незнакомец. Она мертва. Ужас мертвой хваткой впился в горло. Люси. Он убил Люси!
С пронзительным воплем Мэри что есть сил запустила канделябром в мужчину и опрометью бросилась к двери, перескочив через искалеченный фикус. Она сосредоточила все свое внимание на входной двери, желая как можно скорее до нее добраться, но, словно в кошмарном сне, руки и ноги сковала свинцовая тяжесть.
Он схватил ее сзади: одной рукой сгреб в кулак жилет и просторную футболку, что были на Мэри, резко дернул и, обхватив другой рукой вокруг талии, притянул к себе:
– Спокойно!
Мэри впилась ногтями в мясистую ладонь и принялась молотить ногами, пытаясь попасть каблуками спортивных башмаков в голени нападавшего, что ей удавалось в двух ударах из трех.
– Черт возьми, да успокойтесь вы! – приказал мужчина, крепче сжимая Мэри. – Я не убивал ее. Это был несчастный случай.
– Скажете это в суде! – пыталась закричать Мэри, продолжая конвульсивно биться в больших руках. Мужчина же стоял непоколебимо, как скала. Ей с ним не справиться. Он победил. От этой панической мысли Мэри едва не лишилась чувств.
– Да послушайте же вы! – резко приказал мужчина, но тут же смягчил тон, вспомнив по опыту, что со страхом лучше бороться не силой. – Спокойно, – промурлыкал он низким, ровным голосом, будто уговаривал испуганную лошадь. – Теперь послушайте меня. Только успокойтесь. Я не причиню вам вреда.
Мэри повернула голову, чтобы заглянуть в глаза незнакомца. Мужчины могут говорить все, что угодно, но глаза их редко лгут. Мэри усвоила эту истину в залах заседания судов и в бесчисленных адвокатских конторах. Записывая слово в слово показания – и лживые, и правдивые, – она очень скоро научилась прочитывать правду в глазах свидетелей. Мэри встретила прямой взгляд пары глубоко посаженных глаз. Они были серы, как грозовые облака, и слегка прищурены, словно им постоянно приходилось смотреть на открытое, яркое солнце. Глаза не много говорили об этом человеке, но в их взгляде не таились ложь или угроза насилия.
Мэри слегка расслабилась и была вознаграждена за это тем, что мужчина позволил, наконец, ее ногам коснуться пола. В легкие вернулся воздух, и Мэри с жадностью стала глотать его, стараясь не использовать мужчину в качестве опоры.
От него исходил запах тяжелой работы, кожи и лошадей.
Сосредоточься на этом, Мэрили. Он пахнет, как конь.
– Так вы, наконец, успокоились? – мягко спросил он.
Пока она пыталась отдышаться, взгляд его беспрепятственно скользил по ее вздымающейся и опускающейся груди.
Незначительное движение руки – и он мог бы ощутить в ладони ее тяжесть. Пальцы непроизвольно прижались к ребрам девушки.
Он резко убрал руку и отступил на полшага, избавляя себя от соблазна.
Мэри повернулась к нему лицом, под ногами хрустнули годные теперь разве что на растопку обломки столика, сколоченного из грубых сучьев. Все еще дрожа, Мэри уперла одну руку в бок, а второй откинула с глаз массу тяжелых, густых волос и укрепила их на затылке.
– Кто вы такой? – осторожно потребовала она ответа.
– Джей Ди Рафферти. – Не спуская с Мэри глаз, он наклонился и поднял упавшую в пылу стычки на пол шляпу. – Я живу неподалеку, на холме.
– И имеете привычку шнырять по чужим домам?
– Нет, мэм. – Глаза Рафферти сузились. – Судья попросил меня присмотреть за этим хозяйством. Я видел, как вы приехали, увидел зажегшийся свет. А я не хочу, чтобы в моем присутствии здесь произошли какие-нибудь глупости.
– У меня такое впечатление, мистер Рафферти, что тут уже что-то произошло. И мне не кажутся забавными подобные «глупости».
– Дети… – пробормотал Рафферти, уставившись на разбитое кресло-качалку. Он не любил, когда портили вещи, считая это вандализмом – бездумным разрушением потраченных времени, сил, труда. – Здесь немного похозяйничали городские ребятишки. Они постоянно шастают по округе в поисках приключений на свою задницу. Они набезобразничали здесь неделю назад. Я вызвал шерифа. Приехал его помощник, все записал и оценил нанесенный ущерб.
Повинуясь привычке, Мэри подошла к помешавшему ее бегству распластанному на полу фикусу, осторожно подняла его, провела пальцами по стволу и ласково погладила увядшие листья.
– Я не расслышал вашего имени, пока вы молотили каблуками, – язвительно заметил Рафферти.
– Мэрили. Мэрили Дженнингс.
– Мэри Ли…
– Нет, Мэрили. В одно слово.
При этих словах Джей Ди нахмурился, словно не доверял людям, носящим подобное имя. Мэри сдержала улыбку. Ее матери не понравился бы Джей Ди Рафферти. Слишком уж груб! «Неотесанный», – сказала бы Абигайль. Абигайль Фолкнер Дженнингс прямо-таки распирало от претенциозности. И всем своим дочерям она дала напыщенные имена, на которых спотыкались не только малообразованные люди: Лизабет, Аннализа, Мэрили.