— Миленькие декорации. — Я обвел рукой окрестности.
— А я-то гадал, быстро ли ты заметишь, — откликнулся он. — Ты всегда был самым сообразительным из моих… партнеров.
— Все было слишком уж идеально. До настоящего момента, — добавил я.
— Стандартный комплекс воскрешения, — пренебрежительно отмахнулся Силак. — Создаваемая виртуальность облегчает возвращение к существованию, минимизируя эмоциональные травмы.
— Тогда почему ты здесь? — спросил я.
— Меня извлекли из хранилища. Пообещали смягчение наказания, если я поработаю с тобой. — Он пожал плечами. — Сделка вроде выгодная — мне возвратят телесную форму, и я продвинусь в очереди Душебанка.
— Очередь Душебанка?
— Ах да, это было уже после тебя. — Силак секунду помолчал, потом продолжил: — Там хранятся мертвые, либо ожидающие шанса на воскрешение в новом теле, либо решившие прыгнуть через века. Там держат и некоторых преступников…
Выходит, сомнительные игры Силака с усовершенствованием человека наконец аукнулись ему самому. Удивительно, однако, что ИИ озаботились сохранить его разум. Кое–что из того, что он творил, заслуживало бессрочного смертного приговора.
— Примечательно, кстати, — продолжал он, — что ты не спросил, как и почему ты здесь.
Я уставился на него. Первое, что до меня дошло: и он был частью процесса моего возвращения к существованию; а потом я понял, что его слова стали ключом к моим воспоминаниям. Я вспомнил войну. После многих лет работы в сфере адаптогенетики, нанотехнологий и мультибиологии я вступил в сотрудничество с Силаком. Это случилось в первые годы войны людей и прадоров — когда люди и наши ИИ-владыки обнаружили, что мы не одиноки во Вселенной. И что наши ближайшие соседи–инопланетяне — безжалостные убийцы.
Обнаружив, что Силак тянет меня на экспериментальную незаконную территорию, я распрощался с ним и поступил на военную службу. Мои обширные знания и навыки заслужили большое уважение ИИ — искусственных интеллектов, ведущих войну. В сущности, они высоко ценили меня перед войной, поскольку очень хотели узнать, как работает мой мозг. Интеллект стал тем, что можно измерить и в некоторых случаях, скопировав, переписать в искусственный разум… до известной степени. Но иногда коэффициент интеллекта измерить не удавалось, и гений становился равнозначным безумцу. Меня называли гением, но мне это не нравилось. Я всегда чувствовал: то, что видят во мне, — всего лишь одна из великого множества граней человеческой психики — а именно сила воли.
После боевой подготовки, реальной и виртуальной, я занялся биооружием и биошпионажем. ИИ пытались держать меня подальше от фронта, но я все равно отправился на позиции. Я вспомнил отчаянную борьбу, мое первое столкновение с прадорами, первые попытки изучить этих существ и на этой основе усовершенствовать наши технологии. Дальше все снова терялось в тумане.
— Мы все еще проигрываем? — спросил я.
— Война кончилась больше века назад, — ответил он.
Мне потребовалось несколько секунд, чтобы осознать сказанное — в целом и по частям. Но, даже понимая, что все так и есть, я ощущал страх и замешательство.
— Это случилось лет через двадцать после твоей смерти, — добавил Силак.
Я прикрыл глаза, пытаясь вспомнить больше, но детали оставались смутными, и я просто не мог поймать ни одной мысли. И это раздражало, поскольку раньше я всегда гордился ясностью своего мышления. Интересно, не вмешалось ли в мое сознание то, что помогло мне справиться с шоком воскрешения.
— Мой имплантат, — наконец сообразил я и открыл глаза.
Я умер, а человек, обладающий моим опытом, не мог не понять, что это означает. Силак кое–что имплантировал в мой череп, и «я», делающий эти заключения, являлся записью меня–подлинного.
— Теперь их называют мемплантами или мемокристаллами, — непринужденно заметил Силак. — Твой был первым среди многих, разработанных мной. Иногда я думаю, именно благодаря им я все еще жив. ИИ, верно, взвесили мои исследования на весах жизни и смерти и выяснили, что мои усилители спасли больше жизней, чем угробили. А может, мы ступили на скользкую почву разделения убийства и убийства по неосторожности, особенно когда предполагаемая жертва — добровольный участник процесса. ИИ заставили нас поверить: за убийство разумного существа смертный приговор — воистину смертный, полное стирание твоей личности из бытия — выносится автоматически. Но мне известно иное, поскольку в хранилище много таких, как я. И много тех, кто совершил убийство. — Он задумчиво оглядел парк за верандой. — Конечно, куда проще приговорить к истинной смерти кого–нибудь бесполезного…