Все, что ты захочешь, красавица.
Ее восхождение к первому оргазму чертовски ошеломляюще.
Я наблюдаю со своего места между ее бедер, ее глаза удерживают мои, пока она наблюдает, как ее щеки краснеют, а дыхание становится таким затрудненным, что у нее нет ни малейшего шанса контролировать его.
— Ты на вкус как рай, Ангел. Я мог бы есть тебя вечно.
— Черт возьми, да, — стонет она, ее голова откидывается назад и разрывает наш зрительный контакт впервые с тех пор, как она приподнялась на локтях, чтобы посмотреть на меня, когда я начинаю дразнить ее вход.
Ее мышцы пульсируют, пытаясь втянуть меня глубже, но я сдерживаюсь, желая, чтобы она подошла прямо к краю.
Я хочу, чтобы она, блядь, умоляла меня.
— Он ел тебя так же хорошо, Ангел? — спрашиваю я, отрывая свой рот от нее, в ужасе от ответа, но отчаянно желая знать.
— Нет, — кричит она. — Нет.
Она протягивает руку, снова хватает меня за волосы и притягивает мое лицо обратно к своей киске.
— Не останавливайся.
— Скажи мне, чего ты хочешь, — требую я.
— Я хочу твой рот, — повторяет она.
— Мой рот где? — спрашиваю я, всего в шаге от ее набухшего клитора.
— Н-на мне.
— Скажи мне, где, или ты этого не получишь.
Она втягивает воздух, придавая себе немного уверенности.
— Я хочу, чтобы твой рот был на моей киске, Николас. Я хочу, чтобы ты заставил меня кончить тебе на лицо.
— Черт возьми, да, — бормочу я, давая ей именно то, что ей нужно, еще раз посасывая ее клитор и погружая два пальца в ее мокрую киску.
— Иисус. Такая влажная для меня, красавица.
— Еще, — кричит она, дергая меня за волосы так сильно, что я уверен, они вот-вот сорвутся с моей головы. Оно того более чем стоило бы.
Скручивая пальцы, я ищу то сладкое местечко, которое заставит ее увидеть звезды, когда ее ноги начнут дрожать, а стоны станут громче.
— Кончай для меня, красавица. Кончи мне прямо на лицо.
Я еще раз щелкаю языком по ее клитору, потирая точку G, и она падает, выкрикивая мое имя снова и снова.
Моя грудь вздымается, когда я слышу, как эти слова слетают с ее губ. Моя ненависть к своему настоящему имени рассеивается с каждым криком, с каждой мольбой о большем.
Я работаю с ней до тех пор, пока она не изнемогает, ее кожа раскраснелась, грудь вздымается, когда она пытается отдышаться на моем массивном столе из орехового дерева.
Не могу отрицать, что у меня были фантазии на этот счет. Калли была персонажем многих, очень многих разных фильмов на протяжении многих лет, и образы того, как я раскладываю ее на любой поверхности этой квартиры, были прямо там с тех пор, как я переехал. Я знал, что на самом деле у нее, вероятно, даже не будет повода для визита.
Я никогда не мог себе представить, что мне выпадет такой шанс.
Когда-либо.
— О Боже, — всхлипывает она, когда я наконец отпускаю ее и встаю.
Ее глаза встречаются с моими, и я обнаруживаю в них глубину, огонь, о существовании которого я и не подозревал.
Хотя я вожделел ее столько, сколько себя помню, я всегда возносил ее на этот пьедестал, как и все остальные. Она невинная принцесса, к которой никто из нас не осмеливался приблизиться.
Но прямо сейчас всего этого нет. Единственное, что смотрит на меня в ответ, — это желание и нужда, смешанные с ненавистью, огнем и страстью.
Это. Блядь. Все.
Прежде чем я успеваю пошевелиться, она отталкивается от стола и практически взбирается на меня, как на гребаное дерево. Не то чтобы я жаловался.
Ее ноги обвиваются вокруг моей талии, руки обвиваются вокруг моих плеч, а пальцы запутываются в моих волосах, сильно сжимая их.
— Калли, — стону я, мои собственные руки обнимают ее так же крепко, когда я поднимаю ее со стола, прежде чем ее губы находят мои, и она целует меня, не колеблясь, когда пробует себя на мне.
Ее поцелуй грубый, грязный и беспорядочный. Все, о чем я мог просить.
Жар ее влагалища обжигает меня через брюки, и моя потребность прижать ее к стене, просто чтобы трахнуть жестко и быстро, чтобы снять напряжение, прожигает меня насквозь.
Но я не могу.
Она не из тех женщин, в которых я могу потеряться и просто отослать прочь, прежде чем у нее появятся какие-либо идеи о втором раунде или будущем.
Вплоть до той ночи в заброшенном здании секс был ничем иным, как игрой. Средство для снятия стресса. Это никогда не было чем-то таким, чем можно по-настоящему наслаждаться, в чем можно раствориться, чем можно дорожить.
Но в ту секунду, когда я прикоснулся к ней, все, что я знал раньше, было навсегда разрушено.
Я бы никогда не смог снова быть с женщиной и довольствоваться безымянным трахом в любом темном углу, который смогу найти, в течение нескольких минут.