Она сжала кулачок, будто в самом деле надеялась, что сумела уловить быстротечное время.
Дарган улыбнулся и едва слышно прошептал заклинание, которому научил его отец.
– Посмотри, – сказал он Лиин. – Отряхни песок и посмотри.
Она отдернула руку. Вся кожа ее сверкала мелкими золотыми песчинками. Как будто песок, что изо дня в день лился в фонтане, был золотым.
– Не может быть! – Лиин засмеялась. – Как ты это сделал?
– Ничто не проходит бесследно. Просто мы не всегда замечаем оставшиеся следы. Вот взгляни! – Он извлек из-под одежды медальон и показал «эльфийскую скорлупку» Лиин.
– Какая красота! – воскликнула девушка, тут же позабыв о песке времени и ускользающих минутах.
– Божественная красота. Ведь это работа самого могущественного Галлеана, бога эльфов и мужа Солониэль.
– Могущественный Галлеан!.. Но он мертв, его убил Вотан, – радость в голосе Лиин разом погасла. – Любое могущество ничтожно перед смертью. А смерть – это вечный плен… – Лиин помрачнела и стряхнула песок с ладоней, который тут же утратил свой золотой блеск. – Ты знаешь, как погиб Галлеан?
– Его убил гномий бог, пытаясь получить земли эльфов и завладеть прекрасной Солониэль. А чтобы Галлеан никогда не воскрес, Вотан обратился огромным волком, вырвал сердце соперника и зашвырнул на солнце. Несчастная Солониэль бросилась за сердцем, летящим по небу светлой кометой, и успела схватить его. Только жар солнца сжег ее тело, и она превратилась в ужасный скелет, лишенный плоти. Не умерла, но сделалась ужасной безмясой богиней.
– Где она теперь? – спросила Лиин, печалясь, будто Дарган был Галлеаном, а она – прекрасной богиней жизни Солониэль, в честь которой эльфы назвали море у восточных берегов своих пределов.
– Никто не знает. Скорее всего, бродит в эльфийских лесах и оплакивает своего мужа.
– Ты думаешь, это правда, то, что мне сейчас рассказал?
– Не знаю. Но уже очень давно никто не видел ни Солониэль, ни Галлеана. А стоит мне поднести медальон к уху и прислушаться, как начинает казаться, что я слышу далекий женский плач. Вот, послушай. – Он протянул медальон Лиин, не снимая цепочки с шеи.
Та склонила голову, прижала к уху. И в самом деле, услышала далекий плач.
– Может, это стон заключенного в медальоне духа?
– Нет внутри никого. Медальон пуст. Но… я когда-нибудь наполню его, обещаю.
– Как именно? Песком? Золотом? Водой?
– Этот талисман называют «Свет души». Я наполню его своей душой. То есть помещу туда свою душу.
– Хочу напомнить тебе: тогда ты умрешь.
– Именно. Мы все умрем рано или поздно.
– Я не умру! Я буду всегда! – упрямо воскликнула Лиин. – Я никуда никогда не уйду. Мне будет скучно среди бесплотных предков. Скучно и тесно в склепе.
– Хорошо, ты станешь алкмаарским эльфом. Но мне придется умереть, у меня нет твоей веры. Так вот, в момент смерти… надеюсь, это случится не скоро. Но ты… обещай, что ты уловишь мой последний вздох и поместишь в медальон мою душу.
– Дарган, опомнись! Ты превратишься в узника медальона! – Она возмутилась, даже топнула ножкой, мысль о неволе приводила ее в ярость.
– Что с того?
– Наши дети уже не смогут беседовать с твоей душой, звать тебя на пиры и праздники, вкушать пищу, когда твой дух присутствует за столом.
– Да, не смогут, – кивнул Дарган. – Но это меня не печалит. К тому же вряд ли сыновья и внуки будут так сильно по этому поводу печалиться: предки бывают такие зануды. Зато я дам силу талисману, мой артефакт превзойдет артефакт дома Таг и, возможно, многие другие. Кто знает, быть может, мои сыновья станут сильнее сыновей короля-жреца Ашгана. Тогда наши потомки встанут во главе могущественного дома. Увидеть возвышение и торжество своих потомков – разве этого мало?
– Вечное рабство в обмен на власть?
– Это не рабство, – покачал головой Дарган. – Это великое служение. И бессмертие. У тебя одна мечта о бессмертии – у меня другая. Ты будешь носить мою душу на своей груди – разве это не счастье?!
– То были детские фантазии – я-то не стану бессмертной! – отреклась от своих вымыслов Лиин. – Но ты останешься навеки прикованным к медальону.
– Это меня не пугает.
– Однако никто из твоих предков не захотел такой чести! – воскликнула Лиин.
Дарган поразился: его невеста слово в слово повторила фразу Ашгана.
– Дай мне слово, что ты исполнишь то, о чем я тебя прошу. – Он взял ее за руку.
– Я – мотылек, порхаю по своей воле, кто может мне приказывать и укорять? – девушка отступила.
– Я тебя не неволю. Лишь себя обрекаю на неволю. Один вдох и один выдох – вот и все, о чем я прошу.
– Столь немногое! Что ж, не пожалей потом, что сделался рабом эльфийской безделки, когда дороги назад не будет, – если раньше голос Лиин звучал как весенний ручей, то теперь в нем послышался звон металла. Синева ее глаз, казалось, изливалась из глазниц подобно магическому сиянию и заполняла все вокруг своим холодным мерцающим светом. – Разве тебе ведомо будущее? Разве ты знаешь, кто будет владеть медальоном, чью десницу ты наполнишь своей силой, – это уже не будет от тебя зависеть. Любое рабство ужасно, Дарган! А ты отдаешь в рабство даже не свое тело, а свою душу. Причем отдаешь навсегда.