Так, углубившись в мысли о делах наших скорбных, я вновь вкопался фискарем — и тут, наконец, раздался долгожданный металлический скрежет. В выброшенном лопатой песке зазеленели гильзы 7,92 с характерно смятым дульцем, а в углублении свернулись ржавые звенья обрывка ленты.
«Оп-паньки! Так и есть: гнездо-гнёздышко отыскалось! Не птичье-перелётное, а чисто пулемётное! Это не может не радовать…» Стучу по дереву, чтобы не сглазить находку, и с утроенной энергией вкапываюсь в грунт.
Гильзача столько, что уже приходится не копать землю, а ковырять латунь. Явно не пару-тройку лент пулемётчики выпустили. Тут как бы не о десятке-полутора речь идёт — заставили наши парни гансюков в землицу мороженую зубами-то вгрызаться, заставили… Та-ак! А вот это уже неприятно: осколки от «летучек», мятый хвостовик… Вот куда немецкие миномётчики долбали! Всё сходится. Успели мужики из-под обстрела уйти или нет? Навряд ли… Сказок в жизни не бывает.
Штык лопаты скользнул вдоль по металлической трубе. Ствол? Ствол! Раструб пламегасителя, дырчатый кожух… Эмгарь! Maschinengewehr-34: страшная «швейная машинка» смерти. Созданный талантом немецких конструкторов и мастерством немецких рабочих-оружейников, чтобы нести гибель противникам гитлеровского режима, пронесённый солдатами Вермахта с берегов Рейна почти до самой Волги. Потерявший в бою своих хозяев, ты вновь почувствовал на своём стальном теле мозолистые руки, но это были руки не бывшего германского бауэра или гитлерюнге, а простого русского солдата, который повернул тебя стволом в сторону твоих соотечественников, незванно припёршихся на нашу землю, прижался щетинистой щекой и прошептал: «Ну, подходите, ссуки!». И в том последнем бою вы были вместе: пулемёт и солдат, и вместе же пропали без вести в прОклятой всеми богами военной круговерти декабря сорок второго…
Теперь, эмгарь, ты спокойно лежишь на бруствере, вкусно пахнешь ржавчиной и свежевзрытым грунтом, и слегка тревожно — или мне это кажется? — жжёной пороховой горечью. Лежи, красавец, лежи: мне нужно поднять тех, кому ты помог сдержать вражью силу. Копаю аккуратно: кости хрупки, не стоит наносить мертвецам новые раны. Фискарь давно отложен в сторону: попеременно орудую пехотной лопаткой и широким ножом, обкапываю останки. Эх, жаль с нет фотоаппарата: отснять археологию. Есть такое поверье: кто возьмёт фотик на коп — ничего, кроме шмурдяка, не отыщет. У кого как, а у меня практически всегда эта примета сбывалась, так что ну его нафиг: что интересное из хабора попадётся — можно и дома заснять, да и риска сломать недешёвый фотоаппарат в походно-полевых условиях гораздо больше. Вот они, пулемётчики: рядом лежат. Не убереглись от миномётного обстрела. Эх, мужики, что ж вы так-то… Одного уже обкопал. Боец как боец: валенки на ногах, шапка-ушанка под каской — и голова не мёрзнет, и амортизатор неплохой. У черепа лежат очочки в железной оправе с круглыми стёклами. Нестроевик, по всему… Ни следов от шинели или ватника: видать, всё же кто-то тогда замародёрил: то ли гансюк замёрзший, то ли из местных аборигенов кто… Время такое было: голое да голодное — о живых думали, как ноги не протянуть, вот и сняли ватник-то: может, на менку, может, самим носить. А мёртвых по-простому закидали мёрзлым песочком впополам со снегом, да и затерялась в памяти степная захороночка…
Выложил косточки рядом с бруствером на подстеленный полиэтилен. Скоро упакую в пакет, смотаюсь в город к друзьям-официалам, тогда и начнём местную сельскую администрацию «терроризировать» на предмет торжественного захоронения героев на деревенском кладбище. Хорошо, если вменяемые мужики в «управе» попадутся, а вот если уроды моральные, то нервов потратить придётся — мама не горюй!