Преградив нам дорогу, один из стражников что-то спросил на старочешском. Ответы моих спутников были явно отрицательными — уж что-что, а "не", "ниц" достаточно походят на русское "нет", чтобы сообразить. Потому и я, качнув головой, буркнул стражнику "найн!". Охранник вновь заговорил, обращаясь при этом к нашему попутчику. Ясь стянул с плеча заплатанную холщовую торбу, и, поставив её к ногам воина, принялся распутывать завязки. Присев на корточки, стражник с полминуты ковырялся в раскрытом мешке. Однако, не найдя ничего опаснее горшка с квашеной репой и тщательно увязанного тючка со стамесками, фигурными ножами, коловоротом и парой железных шестерней, спокойно поднялся, и, кратко побеседовав с будейовицким подмастерьем, получил от него серебряную чешуйку, после чего указующе махнул в сторону открытых ворот. Тот, понятливо кивнув, увязал торбу, и, вскинув вновь на плечо, скрылся из поля зрения, войдя внутрь и свернув за поворот.
Монах, вероятно в силу своего сана, вообще не привлёк к себе почти никакого интереса: так, взглянули, фиксируя прибытие, и, даже не стребовав плату за вход, посторонились. Однако моя персона, облачённая в столь колоритную по местным меркам одежду, привлекла особое внимание стражников. После того, как в ответ на обращённый ко мне вопрос я произнёс сакраментальное "их нихт ферштее", охранники подобрались, их взгляды из заинтересованных стали превращаться в заинтересованно-подозрительные. Усатый ополченец, вероятно, лучший в смене знаток немецкого, принялся опрашивать меня на более знакомом языке:
— Германец? Из Империи? Имя?
— Немец. Зовут Макс Белов. Не, не из Империи, издалека, с востока.
— С какой целью идёшь в город?
— Хочу вступить в цех, работать.
— Что умеешь делать?
— Я кулинар.
— Что ещё за "куринал"?
— Кулинар. Повар высшей квалификации… Ну как это по-вашему? Кухарь, да.
— Здесь такого цеха нет!
— А это уже моя забота.
— Чем можешь подтвердить?
— Да вот святой отец Филипп может подтвердить всё сказанное, есть и документ…
Стоящий в ожидании бенедиктинец подтверждающе закивал:
— То так есть. Мастер действительно из далёкой страны.
— Ладно. Так ты говоришь, что хочешь вступить в цех. А цеховое свидетельство у тебя есть?
— Да, разумеется, свидетельство, что я являюсь мастером-кулинаром, у меня имеется, причём и на моём родном языке и на латыни матери нашей Святой апостольской Церкви. Предъявить?
— Предъявишь в ратуше письмоводителю в ближайшие дни. Если тот решит, что всё хорошо, будешь искать себе или цех, раз уж вашего у нас в городе нет или же второго "куринала", с которым на пару сможешь обратиться к светлейшему князю за хартией на создание такового. Но в этом случае готовьте каждый не меньше четырёх марок серебра, имей это в виду, мастер Макс!
А пока что — плати два хеллера за вход в город и ступай себе с богом!
Ничего не поделаешь, с такой толпой спорить бесполезно, да и не хочется начинать жизнь в Жатеце с конфликта с местной милицией. По прежнему опыту представляю, насколько это может быть чревато — пока что я для здешнего народа никто и звать никак. Вот когда всё устаканится, обрасту связями — тогда и можно будет понты колотить, коль потребуется.
Тщательно покопавшись в кошельке, выуживаю сиротливую однокопеечную монетку. Как она там оказалась — слабо представляю. Скорее всего в аптеке на сдачу дали, когда йод и обезболивающие таблетки покупал.
— Нет у меня мелких денег, уважаемый. Вот копейка. Сдача найдётся? Можно долларами.
Н-да, наглость — второе счастье. Если бы я просто сунул денежку стражнику и попытался пройти, боюсь, что опять повторилась бы утренняя история в таверне "У моста". А так — страж порядка крутит блестящий кругляшок в пальцах, подносит к глазам, суёт, пробуя на прикус, в полускрытый шикарными рыжеватыми усами рот… На лице — выражение полного охренения и непоняток. Его камрады, заинтересовавшись тем, что же так озадачило сослуживца, сгрудились рядышком. Прямо-таки не личный состав поста, а групповая мишень "мечта пулемётчика"! И чему их учили? Нет, чтобы подстраховывать товарища, так наоборот: сами сбиваются в гурт, шо та баранта.