— Что верно, то верно, мастер Белов! В Малом Коуржиме вообще купцы не торгуют, да и в замок покойного господина Чевоя купец в последний раз приезжал годов эдак с восемь тому назад! Господа из замка в прежние добрые времена сами ездили за покупками в города: то в Жатец, то в Литомержице, а то и вовсе в Новы Домус — даль несусветную! Ну, там-то понятно, что забыли: мать Филиппа Медвежьей Лапы сама из панов Витковцев, хоть и не старшая из тамошних панночек, но всё ж родная кровь! Опять же — помню, благородный рыцарь Филипп оттуда себе доспех привёз работы золингеновских мастеров, а хороший доспех, сам должен понимать, для господ штука самонужнейшая!
— Конечно, понимаю, как же не понимать!
Слушай, уважаемый Пепка, а вот объясни ты мне: отчего на своё рало железный сошник не приладишь: ведь это же не пахота у тебя выходит, а прямо-таки глумление?
— Было бы с каких богатств! Вот сам посуди, мастер Макс: за сошником надо к кузнецу ехать. Это раньше у нас кузнец при замке жил, а теперь нет его: угнали его монголы как ясырь. Значит, потребно будет в другое место ехать кузнеца искать. А куда? Ясно: либо в какой другой замок, либо в Жатец. В чужой замок ехать опасно: а ну, как тамошний управляющий велит схватить и как хлопа заставит трудиться? Нашего-то рыцаря уж в живых нет, вступиться некому. Значит, в Жатец придётся пробираться, а это ведь четыре дня пешего пути, да со своими харчами. А в Жатеце, опять же, кузнец за работу денег, небось, запросит: денарий, а то и два! Откуда у меня столько, раз ещё за аренду земли по осени предстоит целых двенадцать денариев отдать да треть всего урожая? Вот и приходится спину ломать да единственную кобылу працею морить, чтобы как святые отцы нас учат, хлеб свой в поте лица добывать! Ничего не поделаешь, такова доля чеха-хлебороба в богемских землях!
Блин, стыдно-то как! „Умыли“, Макс, тебя, человека с почти законченным высшим образованием. И кто „умыл“? Малограмотный, а то и вовсе неграмотный нищий мужичонка из чёрт-те знает какой эпохи! Эх, я, интеллигент хренов!
И ведь ничем мужику не поможешь: денег здешних у меня нет, сам я кузнечному делу не обучен, да и железо здесь, насколько я помню книжки про старину, в дефиците, так что и умей я ковать — всё равно лемех было бы не из чего сделать. Не из чего? Шалишь, брат!
Вынимаю из висящего на ремне чехла лопатку.
— Ну-ка, Пепка, давай попробуем тебе подсобить! Есть у тебя какая ни на есть верёвка?
Увы, но верёвки у сельского труженика не оказалось: тоже, оказывается, штука дефицитная: прямо, не экономика здесь, а мечта персонажа Райкина: „пусть всё будет, но всё-таки пускай хоть чего-нибудь не хватает!“. Но зато нашлись неширокие кожаные ремешки, с помощью которых мне в течении четверти часа удалось пришпандорить солдатский шанцевый инструмент к сохе в качестве эдакого эрзац-лезвия. Причём примерно половина этого времени ушла на порыкивание в адрес пейзанина, упорно пытавшегося отказаться от эдакого невиданного апгрейда. В процессе тюнингования сохи выяснилось, кстати, что и лопаты у них здесь тоже не как у нормальных людей, а чисто деревянные, либо деревянные с тонкой железной оковкой по штыку. Нет, ребята: чувствую, что если у них в этой сраной Европе ещё и сортиры отсутствуют как явление, то придётся мне здесь проводить ускоренными темпами промышленную революцию в миниатюре, а там и до социальной недалеко — каких-то пара столетий!
В общем, решил я пока лишний раз не „светиться“ в одиночку в деревне, а применить если не свои знания, то хотя бы физическую силу для помощи пахарю. Как там говаривал кот Матроскин? „Совместный труд — для моей пользы — он объединяет!“ Словом, почти до заката мы втроём, если считать кобылу, трудились на пахоте.
Оказалось, не зря: Яныч к вечеру, сияя, как тульский самовар, радостно заявил, что за день удалось вспахать вчетверо большую площадь поля, чем он сумел бы сделать сам со своей ковырялкой за три дня.