— Зимой? Зимой токмо на Крещенье в иордань ныряют. И то не все. Я, наприклад, не полезу: сколько той зимы?
…
В полном соответствии со всеобщим естественным законом Ломоносова, количество пива, прибавляющегося в наших организмах стремительно уменьшало объём оного в бочонке. Ближе к полуночи в кружки уже нечего было наливать, и настала пора расставаться.
Выпроводив гостей за дверь и вернувшись, я улёгся на жёсткую скамью и сон быстро взял своё, не обращая внимания на копошение Зденека, убирающего остатки наших посиделок.
ФРАНТЫ, ЦИРЮЛЬНЯ И КИРПИЧ
Впрочем, поспать вволю так и не удалось: перед рассветом выпитое пиво явно решилось на побег из организма, и пришлось срочно вскочить, дабы избежать конфуза. Умывшись из ковшика и приведя себя в относительный порядок, вознамерился совместить приятное — поход к давешнему цирюльнику в целях мордобрития и получения груды свежих городских сплетен — с необходимым, то бишь с поиском вменяемого печника. Дело в том, что постоянно дымящий примитивный очаг посередь комнаты меня уже основательно достал. Хочешь — не хочешь, а обзаводиться хоть фиговенькой печью с плитой, а главное — с нормальным дымоходом — архинеобходимо!
Посему, "озадачив" Зденека очередным перечнем необходимых покупок и вручив парнишке сверх необходимой суммы ещё десять хеллеров "на чипсы", я бодро потопал избавляться от зарослей на лице. Однако намерениям моим не суждено было сбыться. Если все люди действительно произошли от обезьян, то я точно — от самой любопытной из них. Иначе как объяснить, что вместо того, чтобы спокойно идти куда шёл, я задержался на Соборной площади, где прямо под помостом для казней шло самое натуральное театральное представление. Довольно солидная толпа горожан полукругом окружила "сцену" и увлечённо предавалась просмотру странного спектакля на ветхозаветную тему. Сценой служило пространство перед телегой с натянутым, как кибитка, тентом. Мужик в длиннющем белом балахоне с накладной седой бородищей, явно стоящий на ходулях, кивая некогда позолоченной, а ныне полуоблезшей короной увенчанной треугольным нимбом, торжественно декламировал звучные стихи на трудноразличимой смеси архаического древнечешского и "кухонной" латыни. Стоящий неподалёку худой актёр, с изукрашенным гримом лицом, периодически прерывал его, давая пояснения по ходу действия на более понятном народу диалекте:
— … И создав твердь небесную, населил её ангелами, дабы иметь поможение в делах своих, а над ними возвысил архангелов, главнейшим из которых стал Микаэл, чьё имя значит: "Кто, как Бог?".
Из-за повозки торжественно прошествовал новый персонаж, вооружённый начищенным до золотого блеска медным мечом и шуршащий здоровенными крыльями из гусиных перьев. Приблизившись к первому актёру, "Микаэл" опустился на колено и покорно склонил голову. Мужик на ходулях простёр над ним руки и вновь принялся декламировать.
Дождавшись паузы, вновь вступил "комментатор":
— … Но не было среди ангельского воинства единства и должной покорности Творцу. Возгордившись своим совершенством, часть его восстала против Господа. Во главе же их явился изменник Люцифер-Сатанаил!
Произнеся последние слова, актёр взмахнул рукой, метко метнув камень в стоящую у колеса повозки железную ступу. Камень со звонким лязгом ударился о внутренность стенки, раздалось характерное шипение и, распространяя до боли знакомый запах, из ступки выплеснулся язык огня, а окружающее пространство заволокло белёсым облаком дыма. Спустя несколько мгновений из облака на сценическую площадку вырвался четвёртый участник труппы в живописных чёрно-красных лохмотьях, с козлиным черепом на голове и кожаной маской. "Нечистый" был вооружён двурогими вилами, потрясая которыми и приступил к своему монологу, судя по жестикуляции, явно обличающему "Бога" в чём-то весьма неблаговидном.
Впрочем, сразу после столь эффектного появления "Сатанаила" ход пьесы перестал меня интересовать. Как любой нормальный парень, не заражённый бациллами политкорректности, голубизны и псевдопацифизма, я немало времени в детстве провёл, пытаясь — и не безуспешно — синтезировать различные горюче-взрывучие вещества для их последующего торжественного "бадабума". Уж что-что, а симптомы, возникающие при возгорании смеси селитры, угля и серы, в просторечии зовомой чёрным порохом, мне были известны досконально. Прежние мои подозрения о теоретической возможности наличия в этом времени хотя бы простейшей артиллерии обрели под собой прочную пороховую основу.