И кому мне тут, спрашивается, секретные чертежи "калашникова" рисовать? Куда ни кинь взгляд: "все воруют, кидают, режут друг дружку, в общем — всё, как обычно", как говаривал незабвенный Пендальф в "гоблинском" переводе…
Всю эту информацию мне удалось наскрести среди груд словесной шелухи о яйценоскости кур, планах на будущий урожай и сетований по поводу грядущей выплаты десятины и денег за аренду земель, которую щедро вывалили мне, как "свежим ушам" Йосип Коковач и его соседи-односельчане за те двое суток, которые я провёл, гостя в Малом Коуржиме. Солдатская лопатка, в качестве эрзац-приспособы для вспашки, стала весьма популярной. В благодарность за её "аренду" крестьяне неплохо пополнили мой запас еды. Продукты, правда, если не считать прошлогодних кислых яблок и прекрасно сохранившейся зимой в песке репы, на мой избалованный кулинарией будущего вкус казались малосъедобными, но, как говорится, дарёному коню в зубы не смотрят: сложил весь образовавшийся "стратегический запас" в кожаную торбу, также полученную за пользование лопаткой. Чтобы не бросаться в глаза предполагаемым излишне бдительным наблюдателям, после долгого и бурного торга сумел приобрести по бартеру у одного из малокоуржимцев довольно поношенный, но ещё вполне крепкий серый плащ с капюшоном. К сожалению, для этого пришлось пожертвовать последней плиткой гематогена…
И вот поутру четвёртых суток моего пребывания в этом странном времени я распрощался с Коковачем и его женой. Ведь, что ни говори, а если я не желаю превратиться вот в такого же крестьянина, понукаемого и эксплуатируемого абсолютно всеми стоящими выше по социальной лестнице, то мне придётся самому построить достойную жизнь в этом обществе для себя и окружающих. А для этого надо не сидеть сиднем, — вода, как известно, под лежачий камень сама не потечёт, — а действовать. И желательно — поактивнее. Потому-то, накинув на себя плащ и опираясь на самолично вырезанный из здорового сука походный посох-ослоп, я отправился из гостеприимной деревни в ближайший город, лежащий в четырёх днях пешего пути.
Часа через два с половиной добравшись до места пересечения колеи с большой дорогой, я, следуя указаниям, полученным в Малом Коуржиме, зашагал на северо-запад по местному "автобану". По средневековым меркам это была весьма обустроенная и оживлённая магистраль. До конца дня я успел обогнать группу разномастно одетых людей, предположительно — паломников, исходя из массы выставленных на всеобщее обозрение крестиков, чёток и облепивших шляпные тульи оловянных образков "неизвестной итеологии". Несколько раз пришлось отскакивать обочь дороги, чтобы не быть стоптанным скачущими всадниками как цивильного, так и откровенно милитаризованного вида, причем однажды — от целого отряда, численностью примерно с отделение, конников с короткими копьями, возглавляемого дядькой в типично европейском кольчужном доспехе с хаубергом, но с совершенно азиатской косоглазой рожей абсолютно бандитского вида. Высоковат для монгола, какими я их представлял по книжкам и по фильмам Би-Би-Си: вероятно, метис — их после вторжения туменов Бату-хана в Европе должно было появится немало.
Один раз пришлось пройти через возвышенность с оплывшим земляным валом, где по сторонам дороги даже сквозь буйство некошеной травы виднелись фундаменты разрушенных зданий, а в отдалении одиноким памятником запустению торчала заброшенная каменная церковь явно католической архитектуры.
Весь мой опыт военной археологии указывал на то, что на этом месте некогда стоял небольшой город. Был ли он стёрт с лица земли в ходе монгольского нашествия или более поздних войн с германцами — сложно сказать: требуется копать шурфы, проводить нормальную археологическую разведку, опросы местных жителей… Впрочем, какие тут могут быть жители?! Те, кто не погибли на стенах и улицах города при штурме, с вероятностью 99,9 % были угнаны в плен торжествующими победителями.