Немец закивал, зябко поводя плечами.
— Шинель просит, озяб уже, – пояснил особист. – Федоров, достань ему шинель, а то вправду рассопливится. И заодно глянь, что там интересного. Только осторожно, сюрпризы могли оставить.
— Это мигом, – ответил боец, доставая фонарик. – Тут главное, сходу не задохнуться.
— Ладно-ладно, ты привычный, – засмеялся капитан. – Помнишь, как в Новоселке лазили?
— Вот сразу и вспомнилось, – боец опустился на колени у лаза, снял шапку, без спешки опустил голову в прямоугольник, зажег фонарик. – Невелика засидка…
Знали свою работу особисты, пусть и принципиально отличалась она от штурмовых боев на переднем крае, но тоже отнюдь не медом мазано. Сложное дело, да еще и не расскажешь никому, не блеснешь подвигом…
Видимо, на мгновение и капитан мыслью куда-то отвлекся, поскольку упустили.
Собственно, вот чего этакого можно было от немца ждать, когда стоял гаденыш со связанными за спиной руками, сопел в пол-носа, мерз?
А получилось совершенно внезапно: немец злобно и сильно пнул в зад свесившегося в лаз контрразведчика.
— Ё..! – успел сказать боец, валясь вниз.
Фриц, несмотря на скрученные за спиной руки, длинно, что там зайцу, сиганул от лаза.
— Мина! – крикнул кто-то, но реагировать было поздно…
…Очнулся Серега от боли – и понял, что ноги оторвало. Больно было… аж в голове холод и изумление. Самого взрыва не помнил: стоял и вот… лежишь.
Кононов и еще кто-то из группы били ногами немца.
— Отставить! – закричал Серега, но вышло что-то хриплое и непонятное.
— Живой, живой он нужен, – мычал рядом, страшно корчась, капитан.
Потом несли, каждый шаг рвал болью, выть хотелось по-собачьи. Но товарищ Васюк сдерживался, поскольку имелись и хорошие новости: ноги у гвардии старшего лейтенанта пока имелись: окровавленные, в жутких лохмотьях, с наложенными поверх штанин жгутами, но все же на месте. Это ничего не значило – запросто отрезать могут, в госпитале с этим очень просто, там нужно быть настороже и докторам не позволить. Ой-ой, как же это…, нафига Анитке безногий…, это уже совсем…, это даже не морда, это страшнее…
Помнился еще борт грузовика, белая надпись – это чуть успокоило. А потом, наверное, сознание потерял…
Г. Великие Луки (январь 1943)
[1]Приказ по Калининскому фронту от 10.12.1942.
[2] Основными боеприпасами к 125-мм ампуломету образца 1941 года являлись стеклянные ампулы АК-1 (толщина стекла 10мм) и жестяные ампулы АЖ-2.
[3] Строго говоря, улицы Пушкинской в Великих Луках не было и нет. Но есть очень похожая, о ней и речь.
[4] 9 января в крепость прорвалась группа немецкой бронетехники из ударной группы майора Трибукаита. Точная ее численность не известна, видимо, где-то около 8-10 танков и БТР.
[5] Прорвавшаяся бронетехника была уничтожена внутри крепости. Наши начали артобстрел, немцы пытались рассредоточиться, но по удачному стечению обстоятельств головной танк был подбит сразу несколькими снарядами и заблокировал ворота. Немецкая техника оказалась в ловушке крепостного двора, там и осталась.
[6] Последний командный пункт командующего великолукским гарнизоном подполковника барона фон Засса действительно располагался в бункере. Железобетон, сверху три метра земли, стальные двери, вентиляция и все прочее. Окруженный бункер подрывали дважды – 200 и 750 кг тротила. Не помогло, немцы сдаваться не желали. Подвезли две тонны взрывчатки, но фон Засс не стал дожидаться результатов дальнейших экспериментов, капитулировал. Хороший бункер – до войны это был Запасной командный пункт управления Калининской железной дороги.
[7] Наверняка это был Maschinenpistole МР-38/40. Но общее название немецких автоматов «шмайсер» широко бытовало в РККА и мы этой сложившейся привычки менять не будем.
Глава 14. Медицина и тишина
Автобус ГАЗ-05 (санитарная модификация)
Белизна и сырость
…— Неплохо, неплохо. Полагаю, к празднику костылики у вас отнимем. Такой красавец – офицер! – и зачем-то на костылях. На своих двоих будете ходить, чеканный шаг вырабатывать. А командный голос у вас уже есть, мы помним, помним, – не преминул уязвить злопамятный врач.
— Товарищ подполковник! Игорь Львович! Я же сколько раз извинялся, – завздыхал ранбольной Васюк.
— Вот-вот, один раз истерично орем, и извиняться приходится долго. Куда это годится, а, Васюк? Бинтуйте, сестра…