— Сиди-сиди, чего уж теперь, – бормочет Серега, – отдыхай…
Немец согласно вздрагивает, после гранатного взрыва лязгает его каска. Опять осколки…
Не-не, определенно устоим. Гранату капитан Васюк зашвыривает уже за окно – то «на посошок», отходят немцы…
Саперы тушат коридор, гвардии капитан Васюк командует, в автомате последний, уже ополовиненный «рожок». Нет, повезло, чего скрывать. С чердака режет короткими МГ лейтенанта Севки – доказывает, что жив гарнизон, хрен подступитесь. На улице, у перекрестка, рвутся снаряды – это вроде как наша, вызванная по радио артиллерия, но не факт. Удаленная артиллерия – дело сложнопредсказумое.
Комнаты полны дыма – воды мало, тушили чем попало, больше тряпьем огонь сбивали, да еще немцев приходилось оттаскивать – запах жженого мяса в такой ситуации последнее дело, и так крепко тошнит.
Докладов от групп всё нет, Серега направляется во двор сам.
— Мы за… машину тушить. Дымит и дымит, зараза, – невнятно объясняет лейтенант. Голова и щека его наскоро и хаотично замотаны бинтом, набухает алым.
— Вали к Зяме, пусть перевяжет нормально, – приказывает капитан Васюк.
Лейтенант пытается отмахнуться:
— Царапина.
— Иди-иди. Шрамы должны быть импозантными, мне девушки наглядно объясняли. Промыть и замотать непременно нужно, не дури.
Ян сидит на корточках, вскрывает вытащенный из бронетранспортера патронный цинк. Встречаются взгляды – сержант Выру успокаивающе кривится. Жив, не зацепило, бок о себе напоминает, а кираса жмет. Нет, нельзя все же нестроевого человека на боевые выходы брать, в тылу он должен сидеть, по возвращению техническое хозяйство в порядок приводить. А немецкий язык… да так ли он нужен был?
Потери автогруппы – треть личного состава. Могло быть больше, но народ опытный и тренированный. Но выбыл навсегда взводный лейтенант Шарифов, отличный пулеметчик Левков, многие мастера своего дела выбыли. Из огнеметной группы в главный гарнизон лишь один Попенко проскочил, остальные погибли. А какие РОКСисты были, эх…
Четверо серьезно раненых – Зяма делает, что может. Легкораненых куда больше, сейчас горячка боя спадет, станут чувствовать, слабеть.
Гвардии капитан Васюк снимает танкошлем, утирает подкладкой мокрую рожу. У самого болят ноги, не задело, просто память о Великих Луках неизменно просыпается после физического напряжения. Но это, безусловно, можно пережить.
Немцы после артобстрела ведут себя скромно, дают гарнизону опомниться. Это хорошо. И то, что рация все еще работает, тоже хорошо. Наши где-то недалеко, у площади Ротушес. Точно ли они там определяются, и та ли это Ротушес – да курад его знает.
Капитан Васюк напоминает себе, что нужно надеть каску – артобстрел очень вероятен, – и идет за предметом амуниции. Приучил себя запоминать, куда каска бросается, очень полезная привычка, теперь не нервирует этот момент.
Каска под канцелярским столом – где оставлял. В дверях по-прежнему сидит мертвый фриц, размышляет о своем. На столе расселся вполне живой ефрейтор Кухов, снаряжает диски командирского автомата.
— Вот молодец ты, Кухов. А то все не пойми чем заняты, – хвалит капитан Васюк, кладя на угол стола ремень с подсумками, попутно прихваченными с эсесмана в соседней комнате. – Наградные листы начну выписывать – с тебя начну.
— Мне можно в середке – заверяет Кухов. – А вот вас, товарищ капитан, начальство что-то насчет наград немножко забывает.
— Не возводи понапраслины на командование, у меня с ним особая договоренность, – намекает командир автогруппы, поднимая свой пустой ППШ.
— Тогда, конечно, иное дело. А если не секрет…
И ефрейтор Кухов, и капитан Васюк невольно вздрагивают – смирно сидевший в дверях немец вдруг шумно заваливается, возмущенно гремит каской.
— Не сдюжил фриц, – бормочет Кухов.
— Э, держался, сколько мог. Годный был камрад.
На немца действительно смотреть жутко – левый бок – сплошь исклеванное пулями мясо и лохмотья. И как сидел-то?
— А я, товарищ капитан, видел, как вы тех в коридоре клали. Нервы у вас железные.
— У меня-то? – Серега оглядывается на площадку перед лестницей, заваленную телами. – На нервы не жалуюсь, у нас, собственно, в отряде весь народ насчет этого организмом очень устойчивый. Ты вот и сам неплох. При нашей службе как иначе? Но настоящий нерв, он в мирной жизни проверяется. Поскольку требуется ежедневно, а не только в моменты штурмов и атак. Вот у меня невеста – там нервы, там характер. Сталь! И никаким термитом не прожжешь. После войны непременно познакомлю.