Вообще Янис не про то время, не про рабочее, говорил, ну да ладно. Было хорошо – после парной тело полегчало, чувствовало себя абсолютно здоровым, бодрым, даже, э-э, чересчур бодрым.
Старики парились по полной программе, с выходами на снег и иными старинными маневрами. Янис сбежал в контору. Тут уже чай был готов, сидел за столом Пых, важно размачивал в роскошном стакане припасенную для такого торжественного случая баранку. Баба Роза одобрительно погладила товарища механика по стриженой голове, но настояла, чтобы надел шапку. А Кира… сияла и светилась водительница.
Янис не мог поверить, что она действительно такая красивая. В кино актрисы определенно внешностью потусклее. И вовсе не от черно-белой пленки, а просто… вот даже стрижка мальчиковая идет Стрельцовой просто безумно.
Заявились распаренные красномордые железнодорожники, восхитились готовностью чая и стола. Оказалось, гости угощение не только Пыху запасли. Баба Роза торжественно сняла с тарелки накрахмаленную салфетку: печенье, не очень много – как раз по штучке на человека, но просто дивное, рассыпчатое, сладко-соленое.
— Да просто волшебство же! – восхищался Петрович, откусывая крошечными кусочками. – Волшебница вы, Роза, ударница выпечного труда!
— Гут получилоссь, – соглашалась немка.
Она внезапно разговорилась, Янис переводил. Оказалось, и дед бабки Розы был пекарем, и прадед, да и дальше в истории, видимо, одни пекари числились, уж в совсем дремучие королевские времена та семейная история уходила.
— Трудовая династия, – заметил Икен, разглядывая последний кусочек печенья. – Кормили простой народ испокон века. Были же мирные времена.
Не хотелось о войне говорить. Янис помнил, как в такие моменты ловко менял тему опытный Серый, намекнул, что железнодорожная кухня нуждается в инспекции опытного человека – бабушка Роза может умного насоветовать. Пых был полон энтузиазма – кухни и чайники он тоже любил смотреть.
Ушли старики и юный исследователь на кухню, а Ян с Кирой заглянули в официальное обиталище товарища механика.
— Тесно, – оценила Кира, вовсе не глядя на комнатушку.
— Да что там, пришел-упал. Для меня и будильника места хватает. Хорошо, починил будильник, не подводит, – пробормотал Янис, утопая во взгляде близких черных сияющих глаз.
— Тесно, да. Но нам бы хватило. И будильник бы поместился, – прошептала Кира. Руки ее обвились вокруг шеи механика….
…Вообще не так. Янис в ошеломлении перевел дух. Словно два разных действа сдуру одним словом «поцелуй» назвали. Или Вильма нарочно этак странно целовалась?
Чудо повторилось. Губы Киры – уверенные, чарующие, нежно-настойчивые, не обманывали.
— Кира, я от тебя с ума сойду, – прошептал Янис.
— Сходи, – согласилась черноглазая богиня. – Я-то от тебя точно спятила. Гад ты хладнокровный.
— Так нельзя нам.
Янис точно знал что нельзя, но губы свое решали – снова целовались.
— Почему нельзя? – задыхаясь, прошептала Кира. – Потому что война? Потому что уйдешь? Дурак ты, Ян. Всё планируешь, учитываешь, по чертежу всё хочешь скрутить и собрать. А разве на войне всегда дело по чертежу и карте идет? Хочешь, я тебя сейчас на койку завалю? Хочешь! Но я уже умная. Я подожду.
Ян и сказать что не знал. Потому что снова целовался.
Ничего тогда не случилось. Кроме поцелуев. Вот ходили еще почту и груз принимать – тут Пых при виде громадного паровоза онемел на манер своей бабки-няньки. А когда загудело…
— Всё! Теперь к нам на «железку» прямая дорога, – посмеиваясь, заявил Степаныч. – Будем тебя, Пашка, ждать. И вы нас, Роза, не забывайте. Можно и без печений, чисто для беседы после баньки.
— Гут, – улыбалась немка.
Ехали обратно, Янис рассказывал про паровозы, Пых потрясенно ухал. Мелькали звезды и краткие воспоминания.
***
Снова навалились дела-заботы. Сломался трактор в лесхозе, на этот раз местные умельцы самостоятельно не управились, Янис три дня просидел у них, возясь с упрямым СХТЗ[3], потом с Серафимой в город за карбюратором ездили. Пришлось ждать, пока накладную подпишут на самом высшем распределительном уровне – дефицитная деталь шла поштучно, на всю область их единицы были. Зашли с Серафимой на рынок, Янис свернул в барахольный ряд. Водительша тактично отстала.
Вообще Янис не знал, что ему надо. Да и время еще оставалось – целых три месяца до перекомиссии, до ухода обратно к артиллерийской пальбе и тяжестям пулемета. Но промелькнут месяцы, и не заметишь. Хотелось на память что-то оставить. Может, и не нужно ничего оставлять, но хотелось. Но что?