Сирано неподвижно сидел в кресле пилота, вперив глаза в ветровое стекло. Он оглянулся, когда Джил подошла к нему.
– Позвольте спросить, что обнаружил доктор Грейвс?
Она больше не могла скрывать от него правду и рассказала все.
Когда она закончила, француз не произнес ни слова. Его пальцы нервно постукивали по щитку, глаза уставились в потолок, как будто он читал там неведомые письмена. Наконец, Сирано встал.
– Мне бы нужно поговорить с вами наедине. Если возможно, то немедленно. Не пройти ли нам в штурманскую рубку?
Он пропустил ее впереди себя и запер дверь. Джил села и закурила сигарету. Сирано принялся нервно расхаживать взад и вперед, скрестив руки на груди.
– Совершенно ясно, что Файбрас, Торн и Обренова – Их агенты. Мне трудно представить Файбраса в роли шпиона. Он был достойным человеком… Впрочем, насколько мне известно, и этики, и их агенты утверждают, что насилие им ненавистно. Хотя должен сказать, что Файбрас умел проявить твердость… и не всегда он действовал мирными средствами. Вспомните эту историю со Штерном… Мне кажется, вы рассказывали, что Файбрас вынужден был защищаться, когда тот напал на него.
– Не помню такого разговора, – твердо сказала Джил. – И давайте лучше начнем с самого начала.
– Прекрасно. Сейчас я сообщу вам то, что обещал хранить в тайне. Пожалуй, впервые в жизни я не сдержу своего слова, – губы Сирано искривились в горькой усмешке. – И меня оправдывает лишь то, что я, возможно, был вынужден дать обещание врагу… таинственному и грозному.
Это случилось семнадцать лет назад. Господи, как давно и как недавно все это было! В те годы я жил в стране на правом берегу Реки, где большинство жителей – мои соотечественники и современники. На левом берегу обитали смуглокожие дикари-индейцы с Кубы еще доколумбовых времен – весьма миролюбивый народ. Правда, поначалу не обошлось без столкновений, но вскоре мы зажили с ними дружно.
– Нашим маленьким государством управлял принц Конти – великий Конти, под началом которого я имел честь сражаться под Аррасом. Получив в той битве сильный удар в горло, мою вторую серьезную рану, и в придачу к ней несколько мелких, я осознал весь ужас и мерзость войны. В тот год мне стало ясно, что Марс – глупейший из богов. Мои увлечения переменились; я восторгался лишь моим другом и учителем – знаменитейшим Гассенди. Он, как вам, без сомнения, известно, был противником презренного Декарта и возродил во Франции учение Эпикура. Его философские взгляды произвели огромное воздействие на моих друзей – Мольера, Шапеля и Дено. Он убедил их перевести труды Лукреция, божественного римского атомиста…
– Прекратите болтовню, Сирано! Мне нужны лишь факты!
– Тогда, если перефразировать другого великого римлянина…
– Сирано!
61
– Ну, хорошо, перейдем к делу. Это случилось ночью. Я спал возле своей любимой Ливи и вдруг пробудился. Хижина была освещена лишь слабым светом, струившимся в открытое окно. Надо мной склонилась высокая фигура с огромной круглой головой наподобие полной луны. Я быстро сел и потянулся к мечу, но вдруг незнакомец заговорил.
– На каком языке?
– А? Есть только один-единственный прекраснейший язык на Земле, которому, увы, я изменил, – мой родной французский. Он говорил плохо, с ошибками, но я его понимал.
«Савиньен де Сирано де Бержерак», – он назвал мой полный титул.
«У вас есть передо мной преимущество, сэр, – с достоинством отозвался я. – Мне ваше имя неизвестно». Не бахвалясь, скажу, что держался я великолепно, несмотря на сильные позывы помочиться. При слабом свете звезд мне удалось разглядеть, что он безоружен. Если у него и было припрятано кое-что, то лишь под его широким плащом. Совершенно поглощенный неожиданным визитером, я, тем не менее, удивился, что не проснулась Ливи, – у нее всегда такой чуткий сон.
«Вы можете называть меня как вам угодно, – сказал незнакомец, – мое имя не имеет никакого значения. Вас, кажется, удивляет крепкий сон вашей подруги? Я сделал так, что она не проснется. О, нет, она в полной безопасности, – поспешно добавил он, заметив, как я судорожно дернулся. – Утром она встанет, как всегда, ничего не зная о нашей ночной беседе».
– В этот момент я понял, что тоже нахожусь под каким-то странным воздействием; внезапно у меня перестали двигаться ноги, будто у парализованного. Они не оцепенели и не отяжелели – просто не шевелились. Хотя я рассвирепел от этакого бесцеремонного обращения с моей особой, но проявить негодование смог бы только на словах. А здесь требовалось кое-что покрепче – и поострей.
– Незнакомец взял стул и уселся возле постели.
«Выслушайте меня внимательно и постарайтесь во всем разобраться».
– И он рассказал мне самую поразительную историю, которую я когда-либо слышал. Представьте, Джил, он утверждал, что является одним из тех существ, которые воскресили нас. Они называют себя этиками. Мой гость не коснулся ни их происхождения, ни внешности, – у него не хватило времени. Видите ли, если бы он попал в руки своих, ему пришлось бы плохо.