— Мы уже подошли к вертушке. Ее бьет о Башню, но понтоны мешают лопастям сломаться. Сами понтоны вроде бы целы. Нам тут с этим долбаным морем забот полон рот. Выйду на связь через пару минут.
Через минуту его голос снова прорезался в динамике:
— Пропп и я влезли в вертушку. Торн тут! Весь в кровище, похоже, получил пулю в левую сторону груди, да какие-то осколки рикошетом попали ему в лицо. Но жив, несмотря на.
— В Башне нет отверстия, или входа, или чего-то в этом роде?
— Минутку! Сейчас зажгу огонь. Эти фонари — изрядное дерьмо… Нет, ничего такого, один гладкий металл.
— Не понимаю, зачем он там садился? — сказала Джилл Сирано.
Тот пожал плечами и ответил:
— Можно предположить, что ему было необходимо сесть побыстрее, пока не потерял сознания.
— И все же, куда он направлялся?
— Ну, мало ли тут всяких тайн! Мы могли бы кое-что прояснить, применив к Торну специальные методы убеждения.
— Пытка?
Длинное костлявое лицо Сирано было серьезно.
— Это было бы, конечно, негуманно. Результаты ведь никогда не оправдывают примененных средств. Или такое утверждение для вас всего лишь праздное философствование?
— Я никогда никого не пытала сама и никому не позволила бы делать это за меня.
— А может быть, Торн добровольно выдаст нам информацию, когда поймет, что не получит свободы, пока этого не сделает? Я-то, естественно, так не думаю. Он, знаете ли, крепкий орешек.
Снова послышался голос Бойнтона:
— С вашего позволения, миз Галбирра, я попробую взлететь отсюда на вертушке. С ней вроде все о’кей. Мои ребята могут доставить Торна на лодке.
— Разрешение дано, — сказала Джилл. — Если машина в порядке, сажайте ее на Башню. Мы подойдем туда чуть позже.
Через десять минут оператор радара сообщил, что вертолет взлетел. Бойнтон добавил, что механизмы работают отлично.
Оставив Коппенейма командовать, Джилл поспешила в ангар. Она пришла туда как раз вовремя, в тот момент когда завернутое в ткань тело Торна поднимали с надувной лодки на корабль. Он все еще был без сознания. Джилл пошла вслед за носилками в больничку, где доктор Грейвз немедленно принялся за дело.
— Он сейчас в шоке, но я думаю, вытащить его все же удастся. Конечно, о допросе сейчас и речи быть не может.
Джилл поставила двух вооруженных людей у двери и вернулась в рубку. К этому времени корабль уже поднялся и шел к Башне. Через полчаса «Парсеваль» уже снова завис над посадочным полем. На этот раз его установили в двухстах метрах от купола. Нос корабля был направлен против маленького ветерка, а его винты крутились как бы с ленцой.
Немного спустя маленькая тележка, изготовленная механиками, была выгружена на крышу Башни. После того как ее доставили ко входу в купол, двое мужчин принялись толкать ее до того места, куда пропустило их силовое поле. Затем с помощью длинных шестов, тоже изготовленных механиками, тележку пропихнули еще дальше. Потом к шестам приделали удлинители, и вскоре передний конец тележки уткнулся в дальнюю стену коридора.
После того как сделали шесть снимков, тележку втянули обратно при помощи длинной веревки. Джилл с жадностью схватилась за большие пластины, которые были проявлены практически одновременно с моментом съемки.
Джилл бросила взгляд на первый снимок.
— Его там нет!
Она передала снимок Сирано. Он спросил:
— Что это? Короткий коридор, а в его конце проход? Похоже, что там шахта с лифтом, да? Но… ни кабины, ни кабелей не видно…
— Не думаю, чтоб они пользовались таким примитивным устройством, как кабели, — ответила Джилл. — Очевидно одно — Пискатор все же прошел сквозь поле и спустился на лифте.
— Но почему он не вернулся? Он же знал, что мы будем с ума сходить?!
Сирано помолчал немного и добавил:
— А еще он знал, что оставаться здесь долго мы никак не сможем.
Теперь у них больше не было выбора.
Глава 60
Джилл приказала снова закрепить дирижабль на швартовах. Когда приказ был выполнен, весь экипаж собрался в помещении ангара. По рукам пошли фотографии, а Джилл со всеми подробностями рассказала о событиях этого дня.
— Мы пробудем тут неделю, если сможем. Но после этого придется улетать. Пискатор вряд ли так долго останется внизу по своей воле. И если он не вернется в течение ближайших двенадцати часов, — мы можем предположить, что он удерживается… теми. Или, может быть, с ним произошел несчастный случай, и он либо убит, либо тяжело ранен. Где правда — нам неизвестно. И вообще мы тут бессильны что-либо предпринять, кроме одного — подождать тут какое-то время; в разумных пределах, разумеется.
Никому и в голову не пришло бросить Пискатора в такой ситуации. И в то же время было совершенно очевидно, что идея оставаться неделю в этом ледяном, холодном, сыром и враждебно насторожившемся месте никому не импонирует. Слишком уж это походило на пикничок в преддверии ада.
К этому времени первый вертолет уже успел выгореть дотла. Рабочая группа вышла наружу, чтоб собрать останки погибших и выяснить причину взрыва. Механики между тем осматривали в поисках повреждений поплавки второго вертолета, а также заменяли разбитые пулями лобовое стекло и боковую дверцу.
В самом начале входа в купол поставили караул из трех вооруженных человек.
Джилл еще не успела войти в столовую, как ее вызвал по интеркому доктор Грейвз.
— Торн все еще без сознания, но ему уже лучше. Я исследовал то, что осталось от мозга Фаербрасса. Сделать удалось очень немногое, так как у меня нет даже микроскопа. Тем не менее я готов поклясться, что тот маленький черный шарик был подсоединен к нейронной системе лобной доли мозга. Я предположил возможность, что шарик имеет экзогенное происхождение и впечатан в мозг силой взрыва. Но механики утверждают, что такого рода деталей в оснащении вертолета нет.
— Вы хотите сказать, что шарик был имплантирован в мозг Фаербрасса? Хирургическим путем?
— Слишком мало чего осталось от лобной части мозга, — ответил Грейвз, — чтобы утверждать это с уверенностью. Но я собираюсь вскрыть черепа остальных погибших. Больше того, я хочу произвести полное и детальнейшее исследование тел всех жертв аварии. На это уйдет время, ибо мне предстоит еще присматривать за Торном.
Стараясь удержать голос от дрожи, Джилл спросила:
— А вы понимаете все значение этого шарика?
— Я тут на сей счет пораскинул мозгами. Не знаю, что это такое, кроме одного — эта вещь исключительно важна. Знаете, Джилл, я многие годы занимаюсь вскрытиями, и не потому, что того требовало дело, а для того, чтобы сохранить себя в форме. И за все это время я не обнаружил ничего непонятного во всех этих тысячах трупов.
Но я могу сказать вам вот что: думаю, я теперь знаю, почему Фаербрасс настаивал на рентгеноскопии мозга всего экипажа. Он искал людей с черными шариками в передней части мозга.
И еще я кое-что скажу вам. Я думаю, что Фаербрасс поспешил выбросить труп Штерна в Реку именно потому, что знал — у Штерна такой шарик был!
Все это приводит на память слова Алисы — «Все странче и странче», не правда ли?
Сердце Джилл колотилось, рука дрожала. Она выключила интерком.
Итак, Фаербрасс был одним из них!
Через минуту она сама позвонила доку Грейвзу.
— Фаербрасс обещал, что расскажет, зачем он затеял эту рентгеноскопию. Но так и не выполнил своего обещания. Мне, во всяком случае. А вам он что-нибудь рассказал?
— Нет. Я спросил его, но он просто велел мне заниматься своими делами.
— Тогда вы не знаете, был ли шарик в мозгу у Торна. Если он все равно умирает, вскройте ему череп, док.
— Обязательно. Конечно, я бы и так вскрыл ему мозг. Но не сейчас. Сначала ему предстоит поправиться.
— А операция его не убьет? Я слышала, что при операциях снимают черепную крышку, но можно ли безнаказанно обнажать лобные доли?
— Для меня это не составит ни малейшего труда.
Прошло еще двадцать четыре часа. Джилл старалась найти экипажу побольше дела, но дел было маловато, разве что никому не нужная чистка помещений и полировка металлических деталей. Она очень жалела, что не захватила в полет те несколько фильмов, что были сняты в Пароландо. Кроме чесания языков, игры в кости, шахматы и карты да кидания стрел в мишень, на дирижабле не было ничего, чем можно было бы занять людей. Правда, она распорядилась проводить суровые физические тренировки, чтоб утомить экипаж, но долго заниматься этим делом было невозможно, да к тому же это было еще скучнее, чем ничегонеделание.