Очень скоро, однако, интерес к этим игрокам с набитыми деньгами карманами у Арама пропал. И, как это часто с ним случалось, его внимание сконцентрировалось на одной девушке, сидящей рядом с рулеткой и, по-видимому, настолько неопытной, что казалось — она вышла из номера и пришла сюда без ведома родных; интересно, как ей дали зеленый свет при входе. Арам начал за ней наблюдать. Она играла сумбурно, без какого-либо понятия. Но чем необдуманнее были ее ставки, тем больше жетонов и фишек пододвигал к ней гребок крупье. При встрече со Стоуном Арам непременно рассказал бы ему об этом чуде, нуждающемся в том, чтобы его запечатлеть в эссе о везении. Он вспомнил историю юной Каролины Отеро, выигравшей двадцать один раз на одной и той же цифре не вследствие расчета, а просто потому, что тринадцатилетняя девочка, войдя впервые в игорный зал, не знала, что ставку надо снимать. В эту историю он, естественно, никогда не верил. Однако малышка, которую он видел сейчас перед собой, тоже явно не принадлежала к числу искушенных игроков. Не отдавая в этом отчета, она приковала к себе внимание всего стола. Внезапно Арам почувствовал нечто вроде тоски, представив себе, что с минуты на минуту гребок отнимет у нее добычу, и ему захотелось уйти до того, как это произойдет. И он покинул игорный зал.
Неприятно было только, что в этот вечер население отеля, казалось, увеличилось в четыре раза. Этого следовало ожидать. После утренних треволнений клиенты, надежно защищенные стенами отеля, наслаждались разрядкой.
Он мог бы пойти и закрыться в своей комнате, но было еще слишком рано. У него складывалось впечатление, что он провел весь день, вращаясь вокруг собственной оси. Надо, конечно, пройтись. Только куда идти?.. Он внезапно почувствовал сильную усталость. Ничего похожего на то, что он испытал в Нью-Йорке, просто страшное желание найти в отеле какой-нибудь угол, где его оставили бы в покое, угол, где можно тихо посидеть, где вокруг него не будет всех этих кретинов, куда никто не придет, чтобы приставать к нему с вопросами о прошлом либо о будущем.
И Арам направился к арабскому салону. К тому большому восьмигранному залу с куполом, изрезанным геометрическими фигурами сходящихся балок, где висела огромная, как в мечети, люстра. Когда туристы появлялись в этом секторе и издалека сквозь стрельчатые аркады замечали все его огоньки, слабо мерцающие сквозь цветные стекла, они не решались продвигаться дальше, полагая, что эта комната отведена для общения с духами, для медитаций, для молитв и что вход неверным туда, должно быть, запрещен.
В действительности же этот салон составлял часть целого комплекса помещений, в которых когда-то пытались объединить фаянсовую облицовку, обшивку из ценных пород инкрустированного дерева, восточную мебель, деревянные решетки, лампы, большие хрустальные люстры, которые не стыдно было бы повесить и в каком-нибудь венецианском дворце. По периметру этих комнат почти не прерываясь стояли диваны, а над ними на стенах красовались шелковые панно с арабскими письменами, звездоподобными геометрическими рисунками, изображениями стрельчатых сводов.
Арам проник в одну из этих комнат, расположенную несколько в стороне от других, самую маленькую из всех, но до такой степени разукрашенную, что она вызывала ассоциации со свежей перламутровой раковиной, только что вытащенной из спокойного водоема. Особенно богатым выглядел освещенный невидимыми лампами потолок. В центре располагался кованый металлический поднос на бронзовой треноге, и его тоже окружал сплошной диван, создававший впечатление уюта и комфорта.
Это было как раз то место, где Арам хотел бы отдохнуть. Поэтому он прилег на подушки и принялся изучать сложные структуры конусовидного потолка, напоминающего перевернутый головой убор дожа. Какое-то время он провел за этим занятием.
И вдруг, опустив взгляд вниз, он увидел ее перед собой — не на расстоянии, как в тот день, в виде образа, казалось способного рассеяться от малейшего направленного в ее сторону жеста, а приблизительно в метре от себя, по другую сторону подноса.
На ней было платье из черной кисеи, из-под которого сквозь выемку корсажа и разрезы юбки выглядывало еще одно, с парчовыми переливами, отчего при малейшем ее движении возникали какие-то немного нереальные отблески, похожие на таинственные сполохи в ночи. Но больше всего его поразили крошечные сандалии, расшитые серебром.