Ну мог ли Лев покинуть город в такое время?
Два дня Темпоград жил планами и надеждами.
Академия Времени сказала: "Нет!"
Почему отказала? Из-за экономики. Ведь, выигрывая во времени, Темпоград ничего не выигрывал в затрате сил и средств. Каждый темпоградец за сутки делал годовую работу, но при этом, грубо говоря, съедал годовой запас хлеба. Конечно, не еда лимитировала. Темпоград потреблял в 360 раз больше энергии, материалов и часов труда, чем любой другой научный городок с таким же населением. В быстром времени проживало около ста тысяч, но снабжать надо было 36 миллионов - целое государство научных работников. Да, Темпоград мог бы смонтировать десять темпоскафов в сутки. Но Земля не склонна была отправлять 3600 экспедиций. Заслуживает ли Атомматерик такого внимания? Академия Времени еще не успела обработать поток информации, бьющий из Темпограда, еще не успела обсудить все депеши Гранатова. Наверное, и траурный митинг еще не состоялся.
Академия наметила одну экспедицию на 4 июня, следующую - на 10-е.
Будущие микронавты начали покидать город. Своей очереди они могли дожидаться и в приятном Большом мире. Там дни проходили быстрее.
Лев предложил, чтобы Т-град стал Городом проектов.
Идея естественная: старинная пословица говорит: "Семь раз отмерь, один раз отрежь". Медлительное проектирование стремительного строительства было правилом XXI века. В самом Темпограде пять лет (пять дней Большого мира) проектировали Астрозонт и Астромеч, чтобы изготовить их за две-три недели.
И Темпоград заполонили конструкторы.
В парке заглохли разговоры о квантах и кварках. Теперь в аллеях говорили о допусках и отходах, эффективности и экономичности, об усталом металле, смятии и скалывании, работе на растяжение и на изгиб. Сотни групп налаживали проектирование в Темпограде, и всем нужен был опыт проектировщиков Астрозонта и Астромеча, Льва Январцева, в частности. Но пожалуй, если бы в это время Жужа проявила настойчивость, Лев, может, и сдвинулся бы. Однако Жужа все еще дулась, и вместо Льва уехал Баумгольц. Все-таки при всех своих организаторских талантах наследник Гранатова не мог быть духовным наследником, вдохновителем Темпограда. Гранатов сказал о нем как-то: "Гельмут любит продумывать, но не придумывать". Баумгольцу трудно было лавировать, вникать в новые дела, менять курс. Ему все хотелось установить окончательный порядок. И в соответствии с установленным порядком, минута в минуту, когда ему исполнилось шестьдесят биологических лет, Баумгольц ушел на пенсию. Президентом стал Хулио Вильянова (не Анджей же с его безумными идеями в порядке бреда). Темпоград вынужден был выбирать президентов из старожилов. Ведь город уже опережал Большой мир на доброе десятилетие в науке; вновь прибывшему нужно было прежде всего доучиваться. Конечно, Вильянова был не самой лучшей кандидатурой. У него был талант в пальцах, как говорил Гранатов. Но при пальцах нужны были генераторы идей - упомянутый в облаках витающий Анджей, а также и Лев со своими графиками и осями открытого и неоткрытого.
Мог он покинуть Темпоград в такое время?
Тем более что назревал очередной кризис. Проекты завершались, оформлялись и отсылались, авторы их выбывали в неторопливый внешний мир, неторопливо обсуждать, утверждать, завозить материалы и рабочую силу. Проектанты уезжали, новые не прибывали. Не так уж много мастерских могли приступить к проектированию сию минуту. Большинству требовалось собрать материалы, подготовить, обдумать; они просили месяц-другой на сборы. Но месяц-другой для Темпограда - эпоха. Пустовато становилось в квартирах, кабинетах, проектных бюро и в аллеях парка у Часов.
Академия Времени не поспевала подавать задания.
Лев внес предложение: пусть девизом следующей темпоградской эпохи будет: "Скорая помощь медлительной природе".
Старинная мудрость гласит: "Не дергай за волосы, быстрее не вырастут". Во многих случаях XXI веку надо было дергать за волосы. Медлительный естественный рост тормозил бурные и все ускоряющиеся темпы индустрии. Природа не спешила. С недопустимой медлительностью растворялись или выпадали в осадок соли, лениво росли кристаллы, еще медленнее созревали растения, еще медленнее подрастали животные. В результате новые породы создавались годами, а проверялись десятки лет.
И у Часов смолкли беседы о скалывании, сдвиге и крутящих моментах. Теперь слышалось другое: гены, аллели, кроссинговер, штаммы, клоны, чистые линии. На газонах под усиленным светом прожекторов набирали силу худосочные стебельки; за загородками визжали, мычали и блеяли невероятные гибриды, спроектированные генными инженерами; в абсолютном безмолвии незамутненных растворов вызревали кристаллы безупречной формы и дивной расцветки.
На неделю хватило бурной деятельности. А там и селекционеры начали разъезжаться. Породы они вывели, теперь предстояло проверять их на полях и фермах, размножать в разных странах, приспосабливая к местному климату.
На следующей неделе Темпоград стал Городом сложности. Нашлись в разных отраслях и науках такие сложные дела, которые никак не удавалось выполнить вовремя.
К числу их принадлежало предсказание погоды. Еще из прошлого XX века в XXI перешла трудноразрешимая проблема: для точного предсказания завтрашних перемен надо было решать уравнения целый год. Но у Темпограда как раз и был год работы для каждого дня. Здесь можно было успеть разобраться со всем сонмом уравнений.
Снова сменилась тема разговоров. В комнатах, на улицах и на аллеях больше не говорили об аллелях. Всюду слышалось: циклон, антициклон, грозовой фронт, холодный фронт, кумулюсы, альтокумулюсы, бары, изобары... С волнением сообщали, что в Гималаях начал таять снег, Брамапутра выходит из берегов, а Канзасу угрожает засуха.
Чем это кончилось? На беду свою Темпоград перевыполнил задание. Анджей Ганцевич предложил безумную идею, позволяющую в перспективе не предсказывать, а поправлять, потом и заказывать погоду. Вильянова заявил, что он способен построить опытную станцию для управления климатом. И выбыл в Большой мир, чтобы испытывать систему на подлинном климате. Прогнозы, само собой разумеется, теряли остроту. Темпограду надо было искать новый девиз.