Сначала они подавленно молчали, следуя в другой конец коридора, к скрипучим дверям, за которыми находилась столовая. Потом фройлен Зибих пропела:
— Auf der Heide bluht ein kleines Blumelein…
— Und das hei?t: Erika, — нестройно подхватили две палаты, шлёпая босыми ногами.
— Веселее! — потребовала фройлен Зибих.
И Димка вместе со всеми заорал громче:
— Hei? von hunderttausend kleinen Bienelein!
Хорошо, коридор кончился.
В столовой было светло, зябко и серо, шумели вентиляторы и пахло прогорклым маслом. Два длинных стола тянулись от одной стены до другой, на столах были расставлены подносы с алюминиевыми мисками и жестяными кружками. Над стойкой-прилавком, за которым на плите теснились большие кастрюли с кашей и компотом (они так и были подписаны), висел рейхс-флаг, а по сторонам от него алели трафаретные буквы, складываясь в слова. Первый лозунг гласил: "Каждый час думай о благе Германии!". Второй был длиннее: "Хочешь стать гражданином Империи — поступай, как гражданин!".
Приютским, впрочем, было сразу сказано, что они, в лучшем случае, могут претендовать лишь на усеченное гражданство и untermensch-pass, так что вторая надпись была не для них и не про них.
Теми же алыми трафаретными буквами на одной стене было выведено: "Повинуйся!", а на другой — "Ешь!".
— Посмотрите! — повысила голос фройлен Зибих, показывая на столы. — Все остыло! Вот к чему приводит нарушение распорядка. Быстро сели!
Дети бесшумно разместились на лавках, звякнул случайно задетый поднос.
— Молитва! — сказала фройлен Зибих.
Димка сложил руки перед собой.
Немецкие слова отскакивали от зубов. Недаром перед сном они с фрау Доггель полчаса заучивали разные тексты из требника. "Aller Augen warten auf Dich, o Herr, und Du gibst ihnen ihre Speise zur rechten Zeit…".
В мисках лежали горки слипшегося риса и разваренная зелень, в кружках темнел компот, скукоженные яблочные дольки на его поверхности походили на побитые бурей корабли.
Дождавшись окончания молитвы, фройлен Зибих хлопнула в ладоши.
— Всё! Едим, свиньи!
К рису прилагался кусок серого хлеба, и в завтраке это считалось самым первым лакомством, потому что его можно было припасти на будущее и потом, особенно корочку, посасывать в свое удовольствие в любую свободную минуту.
Хлеб Димка сразу спрятал под майку. Многие сделали то же самое. Потом застучали ложки. Алюминий по алюминию.
— Едим! — повторила фройлен Зибих.
Еду полагалось тщательно пережевывать, но Димка давно заметил, что пережевывать с голоду не шибко получается. Ложка, другая, всё. Как ни приноравливайся, твоя порция уже проскользнула в пищевод и зыбким теплом опустилась в желудок. Ещё и секунды тикают, торопят.
— Пьём!
Димка торопливо заглотнул компот из кружки. Что-то противное, волосатое прокатилось по языку, вызывая рвотные позывы, но Димка, пересилив себя, протолкнул эту гадость в горло и запил новым глотком.
Фройлен Зибих щёлкнула кнопкой секундомера.
— Встаём!
Дети встали, держа подносы в руках. Три порции так и остались не тронутыми. Димка едва успел ухватить хлеб для Лёшки.
— Сдаём подносы!
Гусеницей-многоножкой приютские потянулись к никелированной кювете-ванне на колёсиках, поставленной у окна. Подносы забрякали, ныряя внутрь. Толстый небритый повар вышел из помещения кухни и остановился у стойки, ковыряя пальцем в носу.
— Что нужно сказать за завтрак? — спросила, заметив его, фройлен Зибих.
— Danke! — вместе со всеми прокричал Димка. — Danke, Herr Gans!
Повар захохотал, тряся животом под грязным халатом.
— Wieviel, Gans? — указала на детей фройлен Зибих.
Ганс показал три пальца.
— Gut. — Фройлен Зибих обежала подопечных глазами. — Резников. Шмерц. Сеутов… Нет, Алыкаев вместо Сеутова. Помогаете господину Гансу сегодня на кухне, делаете, что он прикажет. Ясно?
— Да, — ответили названные.
— Komm! — махнул им рукой повар.
— Остальные — строимся в коридоре и идем в общий зал. Живее!
Фройлен Зибих отвесила подзатыльник замешкавшемуся мальчишке. Приютские заторопились. Подталкиваемый сзади, Димка вылетел из кухни, плечом стукнулся о кафель и едва не потерял прижатые локтем куски хлеба. Олежка Змиев подал ладонь.
— Быстрее!
Пара к паре, дети поспешно сформировали колонну. Фройлен Зибих прошлась из головы в конец строя, удовлетворенно кивая. Чей-то кусок хлеба брызнул крошками под ее каблуком. Воспитатель отпихнула его в кухонные двери.
— Криворукие ублюдки! За мной!
Она пошла впереди, раздраженно выстукивая по бедру кончиками пальцев.
Колонна миновала лестницу наверх, потом, как за Матушкой-Гусыней, свернула за фройлен Зибих налево, под изображение фюрера. Стены украсили фотографии в рамках, где доблестные немецкие войска вместе с союзниками итальянцами и французами позировали на фоне разбомбленных, лежащих в руинах ленинградского Эрмитажа, московского Кремля, казанского Кремля, а также на фоне больших астраханских осетров.