Некоторое время Темыр не двигался. Его это не касается. И мгновенно сознание прорезала новая мысль - нет, касается!
- Чоу! - крикнул он яростно на лошадь и, ударив каблуком ей в бока, хлестнул по крупу плетью. Лошадь поднялась на дыбы. Темыр круто повернул коня, рванул вперед, к поместью Мурзакана. Лошадь понеслась, как пуля. Доскакав на предельной скорости до ворот и чувствуя бешенство всадника, устремлявшего ее вперед, она не решалась преодолеть такое высокое препятствие и со всей силой ударила грудью в старые деревянные ворота, разбила их в щепки и влетела во двор.
Подъехав к штакетнику, ограждавшему сад, Темыр соскочил с лошади, набросил повод на первый попавшийся кол, перескочил через забор и направился по саду туда, откуда слышался крик. Пройдя некоторое расстояние, он увидел неожиданное зрелище. Среди густого орешника была скрытая от глаз посторонних людей довольно широкая полянка, на которой паслись лошади, и, как сразу определил Темыр, очень дорогие лошади. Возле них стояла сейчас группа людей. Среди них он узнал Мурзакана с его большим животом. Он стоял, понуро опустив свою лысую голову.
Перед Мурзаканом, грозя кулаками, отрывисто выкрикивая обидные слова прямо ему в лицо, стоял пожилой небритый, небольшого роста, рыжий крестьянин. Край его маленькой пастушьей шапочки из войлока был разорван. Когда он поднимал кулаки, было видно, как болтается лоскут старого рукава его потрепанной, порыжевшей черкески. В этом грозном бедняке, приведшем в испуг самого Мурзакана, Темыр узнал председателя соседнего сельсовета Алхаса Мушба.
- …Зверь ты проклятый - вот ты кто! - кричал он Мурзакану. - Тебе на том свете давно пора быть, да и там тебя мертвые не примут к себе, гадюка ты этакая! - бушевал Алхас. - Кто тебе дал право держать лошадей, прятать их, когда советская власть тебе сказала ясно: не должен ты иметь коней, как раньше, кроме одной лошади для личного пользования. И за это скажи спасибо… У тебя отобрали скот, а откуда эти взялись? Ворованные? Или утаил от народа? Молчишь? Боишься за свою подлую шкуру!… Ты думаешь поступать, как поступал раньше? Нет, брат, теперь не те времена!…
Недавние разговоры Мурзакана о том, чтобы «не ссориться с беднотой», оказались беспочвенными, его надежды - оторванными от жизни иллюзиями. Напрасно старался он оправдаться перед Алхасом.
- Я не вор! Как ты смеешь так называть меня?… - с видом оскорбленной невинности протестовал Мурзакан.
Алхас усмехнулся:
- Ты - не вор! А лошади откуда? Думал, не узнаем?
- Уважаемые товарищи, клянусь, - они мои, находились в другом месте… Эти лошади давно мои, заработанные честным трудом.
Мурзакан потрясал белыми пухлыми руками, как будто на них были трудовые мозоли. Он жалостливо продолжал:
- Эти лошади - все, что у меня осталось… Разве вы мало уже взяли у меня, чтобы не оставить больному бедному старику нескольких лошадей? - вопил Мурзакан. - Разве я за свою жизнь мало сделал добра людям?
Темыр услышал эти бесстыдные лживые слова. Трясясь от бешенства, но сдерживая себя, он появился из-за кустов орешника и неожиданно стал перед Мурзаканом. Все взоры обратились на пришельца.
- Темыр… Тванба, сын Пахуалы… - зашептались крестьяне.
Темыр помолчал, глаза его, не мигая, пронизывали Мурзакана.
- Это ты, Мурзакан, делал людям добро? - тихо проговорил Темыр и, отведя взор от Мурзакана, обернулся к присутствующим и приветливо сказал: - Здравствуйте, товарищи!
- Ты откуда взялся? Как из-под земли выскочил! - злобно смотря на Темыра, спросил Мурзакан с деланной равнодушной усмешкой.
- Я ехал мимо и завернул сюда, чтобы поздравить тебя с сегодняшним торжественным днем, - ответил ему в тон Темыр.
- Чтоб у тебя самого были такие торжественные дни! - покраснев от злости, проговорил Мурзакан.
Председатель сельсовета, считая разговор законченным, отдал распоряжение своим товарищам:
- Берите лошадей!
Мурзакан знал, что сопротивляться бесполезно. Его душила злоба, но он молча смотрел, как ловили лошадей, как исчезали его последние надежды выручить за них большие деньги. Мыкыч обещал, но, черт его возьми, запоздал. «За это он поплатится и своей лошадью», - подумал Мурзакан.
Гнедая лошадь, она-то и была приведена Мыкычем, оказалась самой пугливой и не давалась в руки. Лошадь брыкалась и кусалась. Это доставило минутное удовольствие Мурзакану… Крестьяне едва сдерживали пойманных лошадей. За гнедой бегал сам председатель, размахивая порванным рукавом и еще более пугая лошадь.