Темыр страстно отказывался от выпавшей ему чести, отказывался наотрез, отвел в сторону Миху, уговаривал и умолял его; но как быть даже с Михой - разве ему откроешь всю правду?
Над головой Темыра не небо, а мрак, не потолок сельсовета, а, казалось, кость, из которой на самое темя каплет жирная смазка для револьвера.
Миха только дивился нервному состоянию и упорству товарища.
Темыр пытался склонить на свою сторону и самых влиятельных стариков, но с ними тем более не осмеливался быть откровенным. Старики улыбками поощрения отвечали на скромность молодого человека. Нет, кто же, в самом деле, может быть председателем сельсовета, как не Темыр!
Оторопелый, он думал:
«И дело ж на меня взвалили! Я-то понесу его, но снесет ли его моя судьба…» Да что поделаешь против воли людей!
Как в предгрозье, когда стихает вся природа, когда черноту туч вот-вот прорежет молния, Темыр, чувствуя неотвратимый ужас, еще усердней работал. Он заглушал вину перед своей совестью и перед всеми односельчанами - трудился в полную силу.
За короткое время село обзавелось всяким добром. Темыр помогал крестьянам строить дома. Самое здание сельсовета, маленькое и обветшалое, обновили - его отремонтировали и надстроили второй этаж. В поселках организовали школы ликбеза, исправили дороги.
Деревня увидела, как работает Темыр, и к нему пошли многие молодые ребята. Только Мыкыч не приходил.
За умелый труд Темыра благодарили районные организации. Уже в Очамчира говорили о нем:
- Глядите, как поднялся, вырос этот Темыр Тванба!
Да, конечно, он хорошо работал. Но кто же заглянул в его сердце, кроме этого негодяя Мыкыча!
Веселое время. Шел сбор урожая. Тучная земля, озаренная и обожженная солнцем, пахла сытостью, сладким, чуть ванильным запахом сохнувшей соломы. Крестьяне от утренней до вечерней звезды собирали урожай. Кто с шумными возгласами снимал чуть звенящую, спелую тяжелую кукурузу, кто связывал кукурузные стебли - чалу, чтобы навесить потом на ветви деревьев.
Поющие песню урожая полные арбы не спеша тянулись мимо сельсовета; мирно покрикивая на буйволов и волов, крестьяне свозили к домам кукурузу.
Темыр и Миха, загоревшие за этот долгий день, усталые и довольные, сошли с коней, накинули поводья на ветку дуба и направились к сельсовету.
Миха шел позади, откинув полу короткой куртки, сунув два пальца за пояс и мизинцем поддерживая ремешок плетки.
Им предстояла большая работа, может быть, на всю ночь.
Задержавшись на лестнице, Темыр обернулся к Михе, - он заметил, что кто-то выехал на хорошем коне из-за угла здания сельсовета, и сказал:
- Посмотри, кто едет!
Миха обернулся:
- Что ему нужно, бездельнику?
Они вошли в сельсовет, а Мыкыч, подъехав к дубу, привязал коня и тоже поднялся по ступенькам.
Внезапно налетел ветер, сорвал с дуба подсохшие, зарумяненные зноем листья, крутя поднял их в воздух и умчал куда-то. Захлопали ставни. Темыр встал со скамьи, чтобы набросить крючок в петельку ставни.
- Не вовремя испортилась погода, набезобразит в поле, - заметил он, возвращаясь на место.
Вошел Мыкыч. Он поднял правую руку в знак приветствия и вежливо раскланялся:
- Добрый день!
Миха и Темыр также из вежливости встали; лицо Темыра побледнело, он почувствовал ужас и как бы вину перед Мыкычем.
- Не думал, что так удачно застану вас в сельсовете, - произнес, глядя прямо в лицо Темыру, Мыкыч. - Что же вы стоите! Садитесь.
Мыкыч взглядом заставил Темыра сесть и уселся сам.
- Как вы поживаете, да падут ваши болезни на меня?
Чуть помолчав, он приступил к делу, не спуская глаз с бледного лица Темыра.
- Мой отец и я, кроме добра, ничего не делали для народа, а теперь бьемся, трудимся, чтобы иметь кусок холодной мамалыги. Не богатеи мы, как некоторые. Не сомневаюсь, что вы все это знаете.
Он помолчал, вымогая у Темыра кивок, но тот сидел, как мертвый.
Мыкыч слегка усмехнулся.
- Не одно мое ничтожное дело, а все народные дела в ваших руках. Вы ведь наши руководители. И ты, Темыр, мой руководитель, - я должен слушать только тебя.
Мыкыч снял папаху, полузакрыл повеселевшие глаза и пригладил волосы.
Миха, молча слушая, взглянул на Темыра и удивился бледности его неподвижного лица.