- Пусть при тебе останется.
Порыв ветра смахнул платок вместе с кольцом с ладони Мыкыча.
Мыкыч только зубами заскрипел, глядя вслед уходящей Зине, а она, рассерженная, быстро шагала, торопясь уйти от парня. Он хотел было догнать ее, но ему пришлось искать упавшее колечко; найдя кольцо, Мыкыч схватил его с жадностью, словно курица кукурузное зерно, и погнался за девушкой, но Зина успела выйти на шоссе, где медленно ехали всадники, и пошла впереди них.
Мыкыч почернел, как чугунный котел, насупившись, он притаился за густыми зарослями папоротника у самой дороги и сердито думал: «Иди куда хочешь. Я вас обоих прикончу - тебя и Темыра!»
Когда Ахмат вернулся со схода, уже смеркалось. Сварившаяся мамалыга пыхтела в котле. Очажную цепь освещало пламя, по скромной кухне Ахмата распространялся сладковатый запах. Старик сел у очага и спросил дочь о буйволице и телятах.
- Развела по местам, папа, - ответила Зина; ее пальцы проворно заплетали тяжелые косы.
Ахмат сунул поглубже в огонь полуобгоревшие поленья и принялся рассказывать обо всем, что слышал на собрании в сельсовете.
- Хорошим юношей стал Темыр, - заметил он. - Совсем не похож на своего отца: тот ведь был так жалок! Пошли бог Темыру долгую, добрую жизнь. А уж как хорош парень, весь с ног до головы чистое золото!
Зина не доплела косы, отошла к столику в углу и с головой ушла в работу.
Отец продолжал:
- Да, вот еще что… большая новость! В помощь государству мы, говорят, должны внести деньги. Некоторые не хотели идти на это, в особенности противились люди Мыкыча. Ну, а Темыр, ты знаешь, он так редко бывает на людях… он встал и горячо сказал в защиту: ведь эти деньги нужны нашей советской стране. И он первый внес десять рублей.
Зина спросила из своего угла:
- А ты что-нибудь дал, папа?
- А как же, дал! Дал столько, сколько имел, - конечно, совсем мало.
Селма, до сих пор напряженно молчавшая, с неожиданной живостью обернулась к мужу и торопливо спросила:
- Сколько ты дал?
- Да у меня только и было, что пять рублей, все и отдал.
- Ах, чтоб ты добра не видал! Иногда ты бываешь просто сумасшедшим.
Муж и дочь взглянули на старуху. Зина спросила:
- Что случилось, мама?
- Как что? - негодующе ответила Селма. - Какой там заём, когда мне так нездоровится, и я хотела завтра пойти к знахарю и так надеялась на эти деньги!
Ахмат вскипел. Куда девалось его добродушное настроение!
- Чтобы вы оба добра не видели - и ты, и твой знахарь! Я уж думал, бог знает что случилось, так ты меня напугала. - Он вздохнул и позвал дочь: - Иди-ка сюда, Зина, помоги мне снять ноговицы и, ради бога, не слушай того, что она говорит.
Он принялся стаскивать потертые, морщащиеся на икрах ноговицы; Зина, обойдя пылающий очаг, посмеиваясь, подошла к отцу.
Селма, исподлобья глядя на дочь, угрюмо спросила:
- Чему смеешься?
- Ты все еще, мама, веришь в знахарей и, чуть что заболит, бежишь к ним. Ты уже всех наших кур перетаскала, а теперь будешь носить и наши гроши.
- Потише, потише, чертовка! Не твоего ума дело судить о знахарях. Ты себя веди, как полагается девушке.
Зина нагнулась и потянула ноговицу, слегка упершись ладонью в колено отца; она поглядывала через плечо на мать и все так же смеялась.
Её смех злил Селму, а Ахмат, подставив ногу и шевеля ступней, приговаривал, подливая масло в огонь:
- Так её с её знахарями, так, дочка!
- Вот подожди, мама, - сказала Зина, держа в руке ноговицу, - я выписала «Апсны капш», в газете пишут, как дурачат знахари.
Селма была так взбешена, что даже не ответила. Задыхаясь от гнева, она сунула ноги в домашние деревянные сандалии и, постукивая ими, плотнее уселась, подперла рукой острый подбородок и принялась чертить хворостинкой узоры по теплой податливой золе.
Зина сняла с огня тяжелый котел, поставила его на подставку и деревянной лопаткой начала помешивать мамалыгу, издававшую глухой, пыхтящий звук.
Ахмат помолчал столько, сколько надо было для того, чтобы улегся яростный, немой гнев жены, и, как бы ища примирения, сказал:
- Что за отвратительные все-таки эти люди Мыкыча, да и сам Мыкыч весь пошел в отца!
Селма неодобрительно молчала.
- Такой пройдоха, - робко и все так же примирительно говорил Ахмат. - Сегодня, когда он заспорил с Темыром, я сразу же вспомнил его бешеного отца… Чего только не делал раньше Кадыр, как только он не подличал. Помню, когда он был старшиной, то растратил восемьсот рублей народных денег. Народ возмутился и пожаловался властям.