- Но, помнится, ты же мне сказал, что расписку нашел случайно?
- Тогда нужно было так говорить, не мог иначе… Понимаешь меня?
Мыкыч громко вздохнул и стал есть бутерброд с икрой.
Темыр помолчал, не обнаруживая нетерпения. Потом спросил снова:
- Все-таки, может быть, скажешь мнe, кто же убил моего брата, Ахмат или Мурзакан?
- Стрелял Ахмат, но…
- Что - но? Говори же!
- За смерть сестры Ахмату следовало убить самого Мурзакана, а не твоего брата. Вот какое дело. Я говорю о нем, потому что не те уже времена. Мурзакан умер. А я теперь перековался. Сам видишь.
- Значит, мой брат даже не виновен в гибели Ансии?
- Ансия в то время жила у Мурзакана, а жена Мурзакана лежала в больнице…
Понимаешь?
- Вот оно что!
Темыр все понял: и его брат Мыта, и Ансия, и старый несчастный Ахмат, и он сам, и Зина - были жертвами Мурзакана. Но не врал ли снова пройдоха Мыкыч?
- Я и до этого кое-что слышал, - продолжал Мыкыч, - как от самого Мурзакана, так и от его жены, как это случилось, что был убит Мыта. Но, кроме того, я еще помню красавицу Ансию…
«Да, ясно, Мыкыч знает даже больше, чем он говорит…», - не выдавая своего волнения, Темыр молчал.
- Ты сам понимаешь, я объединил «одно обстоятельство с другим обстоятельством и сделал вывод. - Мыкыч горячо добавил: - Как видишь, я тебя не обманываю!
Темыр, глядя на ломтик французский булки, небрежно спросил:
- Ну, а заявление о том, будто я растратил кооперативные деньги, ты написал?
Глаза Мыкыча забегали по сторонам, он мельком взглянул на Темыра, а затем произнес с откровенной, холодной насмешкой:
- Темыр, ты человек умный. Я тебе сознался в самом страшном, а теперь вижу: ты решил - раз уж встретил Мыкыча - получить от него ответ на все вопросы. Или, может быть, ты хочешь заставить меня признаться во всех моих старых грехах?
- Нет, просто так.
- Право, ты попробовал бы икру… Она горьковата…
- Нет, мне хочется знать, не ты ли написал эту записку?
- Куда мне деваться! - Мыкыч развел руками. - Все это в прошлом. Больше запиской, меньше запиской… Факт то, что это не повторится. Смысл нашего времени в том, что…
- Будет тебе, - махнул рукою Темыр.
Они недружелюбно взглянули друг на друга.
…Солнце мягко и ярко освещало Сухумскую гору, когда Темыр и Мыкыч сошли с парохода и ступили на берег Сухуми. Прибрежные пальмы, освещенные ранним солнцем, напомнили Темыру его первое расставание с Абхазией. Мыкыч, что-то промычав под нос не простившись, пошел на станцию автотранса, а Темыр, вдыхая свежий утренний воздух, решил походить по городу.
Мыкыч вошел в село, которое для него как бы не существовало уже несколько лет. Его удивили происшедшие перемены.
Дороги, где прежде стояла непролазная грязь, из которой волоком приходилось вытягивать застрявшие арбы, теперь были ровны, покрыты щебенкой. Никогда не засевавшиеся целинные земли вокруг деревни тщательно вспаханы, и на широко раскинувшихся плантациях, едва колыхаясь под ветерком, высилась обильная поросль табака.
Мыкыч робко огляделся. Казалось, перепахана вся его жизнь. Его существо, его дыхание растворено, уничтожено на этой земле. Угодья, которые раньше считались непригодными для посевов, покрыты молодыми рощами; там, где когда-то рос буйный папоротник, земля огорожена и засажена новыми культурами - чаем, геранью, тунгом, молодыми мандариновыми деревьями, а вот и благовонная лаванда - то, чего Мыкыч раньше никогда не видел на этих землях.
Мыкыч приближался к большим табачным сараям. Он осторожно заглянул в один из них, - здесь могло поместиться триста сушильных рам… А сколько видно вокруг новых жилых домов!
Удивительно пока он томился на чужой стороне, родная деревня как бы забыла о его существовании. Деревья и те стали неузнаваемыми, словно притворились угрюмыми чужаками: «Проходи мимо нас, проходи, чего зазевался!»
Мыкыча охватил внезапный страх, он не узнавал самого себя; он боялся за свою судьбу, и в нем нарастал все тот же испытанный им прилив ненависти ко всему новому.
А тут еще небо покрылось разорванными, медленно сливающимися тучами, заморосил дождик; казалось, солнце ушло с неба, увидя Мыкыча.
Мыкыч накинул пальто, высоко поднял воротник, спрятал в него лицо - и от дождя, и чтобы какой-нибудь знакомый не узнал его.
Он еще недавно держал это село в своих руках, никогда не ходил, а только ездил верхом на скакуне, украшенном наборной уздечкой, в седле, убранном позументами. А теперь он - путник, обрызганный грязью.