Темыр одним пальцем придвинул к Михе бумагу, еле взглянув на нее, а Мыкыч, сдержанно усмехнувшись, тут же со смирением достал из-за пазухи и подал уже прямо Михе документ о работе на Беломорском канале и досрочном освобождении за хороший труд. Миха внимательно его прочитал.
Мыкыч, подчеркивая то, что он проситель, вытянулся во весь рост. Темыр сказал ему небрежно:
- Что ж стоишь, садись.
- Авось не упаду, постою, - угодливо ответил Мыкыч, отошел на цыпочках и сел на соседнюю скамью, но тут же снова поднялся, подошел к Михе и опять стал перед ним словно во фронт.
- Очень и очень перед тобой виноват, Миха, - сказал он почти с благоговением, - но глупого надо образумить, а не убивать. Мне хочется искупить вину, принять участие в коллективной работе, дай мне эту возможность…
Миха сухо ответил:
- Сейчас можешь идти, а когда поставим твой вопрос на собрании колхозников, скажем тебе.
Миха вложил заявление вместе с документами в конторскую книгу.
Мыкыч помолчал и смиренно произнес:
- Поступайте, как найдете лучше, я в ваших руках, и считаю это счастьем для себя.
Он медленно поклонился и не спеша вышел, словно с неохотой расставаясь с Михой и Темыром.
Миха сказал:
- Комедиант!
Мыкыч мотыжил в бригаде колхозников, да так весело, будто никто не умирал в его семье и сам он не испытал еще так недавно унижения. Весело затягивал он песню, которую обычно поют, когда мотыжат, и шел своей взрыхленной полосой - вместе с Ахматом - в стороне от других. Остановившись, он скрутил папиросу и положил ее за ухо. Ахмат заметил:
- Да ты присядь, покури, никто с тебя не требует непрерывной работы. Или лучше давай-ка вдвоем присядем вот здесь.
Мыкыч вытер рукою лоб, взглянул на капельки пота на пальцах и присел в тень.
- Отдыхай, Ахмат, - сказал он кротко, - а я не могу. - Он снова стер со лба пот, и крупные капли упали на табачные листья. - Не присяду, пока не закончу полосы. Повырываем все сорняки, бросим под солнце - пускай оно палит сорную траву, кому она нужна!
С папироской за ухом он непрерывно, как машина, двигался вперед, очищая перед собою посевы от бурьяна. Ахмат уселся в тени под кизиловым кустом и закурил. До него доносился голос Мыкыча:
- Подлецом я, конечно, никогда не был, но уж дураком был отпетым, - говорил Мыкыч, мотыжа. - Боже мой, гнать меня надо было, гнать!… Сколько глупостей я натворил по незнанию!
Ахмат молча докурил, взглянул на окурок и, воткнув его в землю, поднялся. Тяжело, по-стариковски опираясь на мотыгу, он пошел к полосе.
- Ах, если бы я все это знал!
- Именно что, дад Мыкыч?
- А то, что лучше колхоза ничего нет. Ей-богу, мы не знали ему цены, а теперь видишь, как мы дружно, любовно работаем вместе! - Мыкыч вздохнул. - Была пора, когда эта земля принадлежала мне, ее обрабатывали чужие и половину урожая брали себе, не сказав даже «спасибо», а сейчас эта земля - вот чудо! - принадлежит всем. Разве так не лучше?
- Что говорить, дад, ясно, что лучше! Да благословит тебя бог! Ведь вот как странно: когда тебя принимали в колхоз, кое-кто из нас по бестолковости был против, - побаивались тебя люди.
- Боже мой!
- Да, правду сказать, и сейчас еще, дад, тебе никто не доверяет. Но, конечно, если изменишься к хорошему, - ты станешь нашим человеком.
Слова Ахмата были от чистого сердца. Мыкыч, помолчав, произнес:
- Конечно, люди должны иметь время, чтобы узнать меня. Я давно понял, как и ты, что земля, созданная богом, принадлежит всем. Все ее хозяева, это правильно! - Он осторожно посмотрел на Ахмата. - Но только одно неудобство в колхозе: если у кого умрет родственник или заболеет, нельзя будет его навестить, вот что обидно, разрази его гром!
- Что ты! - запротестовал Ахмат. - По-прежнему я родственников оплакивал и больных навещал с тех пор, как вступил в колхоз, и никто меня за это не корил. Все, дад, зря болтают о колхозных строгостях!
- Э-э, Ахмат! Боюсь только, как бы дальше не было строже… не хуже, а строже. Разве что плохое может быть в колхозе? - Он усердно мотыжил. - Пока еще ничего, но вот потом…
Старик умиротворяюще заметил:
- Нет, дад Мыкыч, не тревожь себя, брось об этом думать. Пусть бездельники чешут языки.
На поле принесли обед, и Арсана, мотыживший среди поля, крикнул Ахмата и Мыкыча.
Они положили на землю мотыги и пошли есть.
Миха и Темыр не спеша проехали по мосту через бурную речку Дгамыш и свернули, объехав папоротниковые заросли, в местность, заросшую дикими яблонями. Здесь они сошли с коней, чтобы дать им передохнуть. День был очень жаркий, и друзья удалились под густую тень низко свисающих ветвей. Миха скрутил папироску и опустился на землю.