— А сколько у Храма человек?
— Врать не буду, девять… Хотя нет. Со вчерашнего восемь. Но что это за люди! Кровь с яйцами!
Это уж слишком… С восемью рыцарями ей предлагают идти воевать Халеб! Мелисанда задохнулась от возмущения:
— Стыдно, сир Гранье! Если зубоскалить — ищите кого-нибудь другого. А я… я… Позвольте раскланяться.
С этими словами она выбежала из покоев сенешаля. Мелисанда не хотела, чтобы кто-нибудь видел ее плачущей.
Коридоры дворца расплывались перед глазами. В горле распух ком обиды, щеки горели. Мелис бежала и бежала, не разбирая дороги. Подальше, подальше от насмешника Гранье!
Навстречу ей попался Гуго с подносом в руках. Мелисанда врезалась в оруженосца; поднос вылетел у него из рук. Чашки, миски — всё оказалось на полу, в мешанине соусов и вин.
— Ох! Гуго, ты?!
— Мелис? Безумица ты, что ли, так нестись?
Мальчишка бросился собирать черепки, а Мелисанда устало прислонилась к стене. Господи, ну что он копается в этой дряни? Зачем это, когда всё кончено?
Гуго и сам понял, что занимается ерундой. Он поднял на Мелисанду растерянный взгляд:
— В черепки-то. Вот незадача… Сир Гильом из меня ремней нарежет… Ой, вы плачете, Ваше Высочество?! Что случилось?
Мелисанда отвернулась и смахнула слезы со щек. Вот еще… Плачет, как же. Она будущая королева! Королевы не плачут.
Гуго вытер о рубаху грязные пальцы.
— Ваше… Мелис! Что случилось-то? Если это… кто обидел — только скажи! Я вмиг!..
Он неуклюже поднялся с корточек. Мелисанда чуть придвинулась. Лицо оруженосца оказалось близко-близко. Девушка с удивлением отметила, что веснушки нисколько не портят Гуго.
«А он красивый… — подумала она. — И как я раньше этого не замечала?»
— Ваше Высочество…
— Слушай, Гуго, — твердо сказала она. — Бросай ты«высочества». Мне нужна помощь. Но поклянись, что никому не скажешь!
— Клянусь! Христом-господом, здоровьем мамочки, жизнью…
— Хватит, хватит! Я тебе верю. — Девушка оглянулась: не подслушивает ли кто? — Пойдем. Я только что была у сира Гранье, и он…
Сир Гранье налил себе еще вина. Вытянул ноги под столом, пошевелил пальцами в растоптанных сапогах. Сделал глоток из бокала.
— Глупая девчонка… — пробормотал он. — Глупая, гордая и бесстрашная. Но ведь мы, которые старые крестоносцы, тоже не без понятия, а?.. Что ж ты так-то к нам, старикам?.. В Иерусалиме тебе никто не поможет. Никто, кроме сира де Пейна.
…Сир Гуго де Пейн, магистр ордена Храма принадлежал к удивительным людям. Как и Мелисанда, он всегда добивался своего. Трудности не страшили храмовника. Ведь всем известно: чем невероятней дело, тем больше слава.
Гранье был уверен в одном. Сир де Пейн — единственный, кто способен с восемью рыцарями пробиться в Халеб и спасти короля.
НАКЛАДНОЙ ВНУК ГАБРИЭЛЯ
— Деда, деда! Ну, деда же! Вставай!
Габриэль вздохнул и перевернулся на другой бок. Грязное одеяло елозило по неструганым доскам. Горбыль прокатывался по ребрам, и тонкий тюфяк не мог от этого защитить. Угол ассасина отделялся от остальной комнаты занавесью, но для постреленка это не было преградой.
— Деда! Яплыгнул через велевочку сто лаз!
— Ай, Гасан, — женский голос, — дедушка устал. Дай почтенному Джебраил-аге поспать.
— Холосо, мамочка. Деда, ты спишь?
И как это Аллах дозволяет существовать маленьким паршивцам с писклявыми голосами? Никакого покоя от них. А вечером предстоит дело.
Важное дело. Королевское.
Вот уже две недели пронырливый ассасин жил в Халебе — в городе, где томился пленный франкский король. Не так давно эмир Балак выгнал всех проповедников из Халеба, что здорово осложнило жизнь Габриэлю.
Приходилось жить под чужой личиной. Халат не по росту путался в ногах. Щеки чесались от накладной бороды. Но куда хуже бороды была семья: фальшивый сын, поддельная невестка и накладной внук. Борода всего лишь раздражала кожу, семья же требовала следования законам и установлениям. А внук еще и хотел, чтобы его любили.
— Джебаил-ага! Мой деда самый лучший! — Постреленок прижался щекой к руке «деда» и притих. Прогнать его не хватило духу. В неустроенной жизни сектантов ребенку не нашлось места. Родителей больше занимали рассуждения о духовном наставничестве, чем забота о маленьком Гасане. Габриэль ему сочувствовал, но не настолько, чтобы постоянно с ним возиться. Хотя…
— Ну ладно. Сдаюсь. Иди сюда, маленький мерзавец, — проворчал ассасин. — Я тебя поглажу.
Ребенок завозился, устраиваясь поудобнее, засипел. На вид ему было около пяти. Габриэль подозревал, что на самом деле мальчуган старше, просто его забывают кормить.
— А что внучок принес дедушке? Пусть внучек скажет Джебраил-аге.
Гасан устроился на лавке и принялся раскладывать свои богатства: крохотные бусики, глиняная свистулька, замызганный кожаный ремешок, пучок петушиных перьев.
— Вот это, Джебаил-ага, — рассказывал он, — я отоблал у маленькой Макалим. И волчок тоже.
— Она плакала?
— В тли лучья. А я ей еще пендаля дал!
— Хороший мальчик. — Заскорузлая рука ассасина растрепала волосы ребенка. — А это что?
— Пелышки. Я петушка залезал, Джебаил-ага!
— Молодец! Вот тебе десять фельсов.
Гасан шмыгнул носом, подбирая сопли. Глазенки его светились обожанием.
— Деда Джебаил! А я, когда выласту, тоже буду ассасином? Как дедушка?
— Да, Гасан. Как твой великий дедушка.
— И имамом?!
— Нет, Гасан. Имамом ты не станешь. У нынешнего дедушки-имама свои вну… хм! кхе-кхе! — Габриэлю припомнился Старец Горы. Сыновей у проходимца не осталось, внуков тоже. — А почему бы и нет? Будешь и имамом. Обещаю.
Из кухни доносилось звяканье котелков. Ароматный мясной дух разносился по дому. Фатима, мать постреленка, готовила куриную лапшу. Хоть какая-то польза от сопливца… Покушение на соседского петуха было задумано позавчера. До этого юный убийца тренировался на ящерицах, рыбках и комнатных цветах. Габриэль всё больше уверялся, что у мальчишки талант.
— Но ведь у нас есть имам, деда! Дедушка Гасан-ага.
— А ты будешь Гасаном Вторым. Но позже, позже… Когда вырастешь. Что у тебя еще есть?
— Свистулька. Я ее в лавке взял, как вы сказали. А злой дядя Юсуф меня побить глозился!
— Плохой дядя. Мы его зарежем. Потом. А не видел ли ты рядом с лавкой ослика?
— Видел, дедушка Джебаил. Такой глустный белым ослик. Со смешным челным пятнышком воклуг глаза.
— Очень хорошо. Вот тебе, маленький паршивец, острый перчик. Вот тебе палочка. Завтра подойдешь к ослику, вывернешь перчик наизнанку и пилочкой засунешь ему под хвостик.
— Ай, дедушка! А ослику не будет больно? Он такой глустный.
— Клянусь Аллахом, он очень развеселится! Когда злой Юсуф станет ловить веселого ослика, все свистульки в лавке станут тебе дозволены.
— Ой, деда!
— Вытри нос. Взамен принеси старому уважаемому Джебраил-аге побольше денежек из лавки. А это что?
— Это лемешок. А Лашид с соседской улицы меня побить глозился.
— На тебе каменюку. В следующий раз будет грозиться, подойди и дай ему по голове.
— Спасибо, Джебаил-ага! А ты покатаешь меня ни лосадке?
— Да. Но помни: это будет ассасинская лошадка. Очень страшная и злая.
— Ула-а! На лосадке!
— Потом, потом… — охладил его пыл Габриель. — Теперь иди и спроси у мамы, когда эта нерасторопная корова наконец накормит знаменитого дедушку Джебраила. Это тебе ассасинское задание.
— Слусаю и повинуюсь, любимый деда.
Затопали маленькие ножки. Послышался звук затрещин и рев. Габриэль удовлетворенно кивнул. Воин ислама должен уметь терпеть боль. Должен повиноваться, не рассуждая.
— Джебраил-ага, — донесся голос Фатимы. — Идите есть!