— Защитник Городов? Огнепоклонник?
— Да. У нас с ним давние счеты.
Балдуин задумался. Рошан Фаррох для него ничего не значил. Бродяга, да еще и язычник… А вот когда погибнет Балак, это сильно поменяет дело. Место Балака займет его племянник Тимурташ, человек слабый и безвольный. С ним легко договориться о выкупе, да и на поле боя он вполовину не так страшен, как дядя.
— Хорошо, Габриэль. Я согласен. Голова Рошана Фарроха за голову Балака и помощь во взятии Тира в обмен на право жить в нем. Приемлемые условия.
— И — союз франков и ассасинов, — напомнил Габриэль. — Это основное.
— Да.
— Возблагодарим же Аллаха, пусть и называем его по-разному. А теперь, государь, я должен открыть одну тайну. Дело в том, что я послан убить вас.
— Вот так новость!
— Увы. Господин мой, Гасан ас-Саббах мыслит иначе, чем я. Убийства для него дозволены и необходимы, я же стремлюсь к возвышению своего народа. Он ненавидит вас, король Балдуин. Если я не помешаю, он пошлет второго убийцу.
— Отчего ты умолчал об этом, Габриэль?
— Я не хотел смущать ум государя. Мне хотелось добровольного союза, без принуждения.
— Похвально… — Балдуин нахмурился: — Сколько осталось времени?
— Я обещал вернуться через две недели. Гасан подозрителен. Если от меня не будет вестей, он отправит нового посланника. И вряд ли король доживет до конца прекрасного месяца раби-аль-аваля.
— А если союз?
— Да будет государю известно, что Старец Горы болен. После его смерти к власти придет Кийа Бузург Умид, а он мне послушен. Все ассасины согласятся с тем, что лучше иметь франков в союзниках, чем во врагах.
— Что ж… Твои доводы разумны. Мне не остается ничего иного, как согласиться с ними.
— Рад этому, государь. Остались пустяки: заключить формальный договор. К сожалению, государь, я лишь посланник. Пока жив Гасан, мое слово в ассасинских кругах значит мало. Договариваться придется за стенами Халеба. Кому из своих людей вы доверите дела?
Король призадумался. Выбирать было особенно не из кого. Евстахий Гранье или Гильом де Бюр. Но Гранье слишком честен.
Остается де Бюр.
Морщины на лбу Балдуина разгладились.
— Хорошо. Найдется ли на чем писать?
Нашлось. Король заскрипел каламом, покрывая пергамент вязью строчек. Писать пришлось по-арабски, чтобы вызвать как можно меньше подозрений, если Габриэля поймают.
— Держи. Передашь в Иерусалиме Гильому де Бюру.
— Он и станет доверенным лицом?
— Да. Ты говорил, что в Антиохии есть ассасины. Думаю, вам не составит труда встретиться с коннетаблем по адресу, который я укажу.
Он объяснил гостю, куда отправляться. Габриэль поклонился и отступил в тень. Через мгновение он исчез.
Король принюхался. Пахло как обычно — сыростью. Быть может, Сатане удалось создать новый вид бесов? Тех, что не оставляют после себя запаха серы?
ЗНАМЕНИТЫЙ ДЕДУШКА ГАБРИЭЛЬ
Стражника у входа Габриэль зарезал. Просто так, чтобы попрактиковаться. Интуиция подсказывала, что, если дела пойдут так и дальше, ему придется забросить любимое дело — люди, заключающие союзы с королями, рук в крови не марают. Разве что для развлечения.
А Габриэль убивать любил, к каждому убийству подходил как к произведению искусства. Труп стражника пришлось отнести в зверинец и засунуть в клетку со львом. Так, чтобы ни у кого не оставалось сомнений: бедняга залез к царю зверей, чтобы украсть его подстилку. А в клетке поскользнулся и дважды упал на собственный кинжал.
В голове Габриэля роились бесчисленные планы. Старец Горы, начальник стражи Аламута, король Иерусалима — все они виделись ему фигурами в великой игре. Надо было спросить, играет ли Балдуин в шахматы… Возможно, король смог бы оценить аналогию.
Перед тем как выйти на улицу, ассасин прилепил бороду и вновь превратился в дедушку Джебраила. Безобидного старикашку, который даже котенка не пнет.
Обратный путь прошел спокойно. Дома его ждали. Мальчишка еще не спал; Юсуфу и Фатиме так и не удалось уложить постреленка в постель. Когда Габриэль постучал в калитку, послышался восторженный вопль:
— Деда! Деда любимый велнулся! Покатай, деда! — Впервые в жизни Габриэля захватили врасплох.
Видит Аллах, он отбивался изо всех сил, но нет силы превыше любви.
— Хорошо, хорошо, — поднял руки Габриэль. — Сдаюсь. Будет тебе злая ассасинская лошадка. Залезай на шею.
— Лошадка! Боевая Аш-Шабака!
И ассасин побежал по дорожке, угрожающе раскачиваясь и кашляя. На пороге мальчишку забрала Фатима, так что тайная мечта Габриэля — стукнуть ребенка головой о притолоку — не сбылась.
Супруги поклонились ему с почтением:
— Джебраил-ага, мы так ждали вас! Аллах — велик он и славен — послал нам немного еды. Вы не голодны?
Вопрос зряшный и несвоевременный. Ассасин был голоден постоянно, один Аллах знает, куда всё этодевалось. Сколько бы ни съедал Габриэль, он всегда оставался таким же тощим.
— Несите. Всё несите! Разве не заповедовал Аллах заботиться о старших, нищих и голодных?
— Вы столько делаете для нас, Джебраил-ага. Вы так щедры.
Фатима кланялась, словно сосна на ветру. Габриэль подтянул поближе блюдо с пирожками. Запах дразнил ноздри. Наметанный нюх говорил, что пирожки полны восхитительного мясного сока и что их корочка хрустит. Уж в чем, в чем, а в еде ассасин понимал толк.
— Каждый день мы спрашиваем Великого, чем отблагодарить вас, — завел свою обычную песню Юсуф. — И Аллах…
— …отозвался наконец, — докончил Габриэль, вытирая жирные губы. — Знай же, Юсуф, что дни мои в Халебе окончены. Важное дело постигло мудрость батин. Потребуется ваша помощь.
— Всё, что угодно, господин!
— Хорошо. — Ассасин вновь вернулся к еде. Ему требовалась пауза, чтобы помучить Фатиму и Юсуфа неизвестностью. Когда блюдо с пирожками показало дно, он продолжил: — Ты, Юсуф, отправишься в Иерусалим…
— Куда угодно!
— Не перебивай. Там, в гнусном городе франков отыщешь королевский дворец. Тебе предстоит проникнуть внутрь и передать это письмо франку по имени Гильом де Бюр. Он большой человек у франков, могучий эмир. Так что не думай, будто задание будет легким.
— Я всё выполню, Джебраил. Если потребуется, зарежу всех, кроме эмира Дубура, и отдам ему письмо.
— Хорошо. Знай, что коннетабль (а так зовут нашего врага) влюблен в королеву. Пусть это поможет тебе найти де Бюра. Но помни: я доверил тебе великую франкскую тайну. Никому не дозволено знать ее.
— Мои уста скрепляет печать молчания. Слушаю и повинуюсь.
Габриэль повернулся к Фатиме:
— Ты же поедешь в Антиохию. Я дам тебе деньги, много денег. Поселишься с сыном недалеко от дома, который укажу. Станешь следить. Кто ни появится у дома, всех привечай, никому не отказывай. Обо всех сообщишь одному человеку. Поняла меня?
— Да, господин, — тихо произнесла женщина.
— Вот и прекрасно. А теперь добудьте мне вина. Жажда мучает меня, и, клянусь разводом с женами (которых у меня нет), я не намерен ее терпеть.
Вина пришлось поискать. Не то чтобы в Халебе его совсем не водилось, но ночью… Юсуф убежал куда-то добывать запретный напиток, а Габриэль с наслаждением вытянулся на кровати.
— Господин, — несмело произнесла Фатима из-за перегородки. — Дозволено ли будет спросить?
— Спрашивай, женщина.
— Ты разлучаешь меня с мужем…
— Моим голосом говорит имам. Или ты станешь противоречить мудрому старцу?
— О нет, господин. Но… я хотела спросить: что будет с домом? Садом? Хозяйством?
— О доме не беспокойся. Ты еще вернешься сюда. Если у тебя есть друзья, способные присмотреть заимуществом, предупреди их. Но помни: разлука с этим городом не продлится долго.
Фатима хотела еще что-то спросить, но Габриэль чувствовал себя слишком усталым.
— Покинь меня, женщина. Занимайся своими делами, ибо видит Аллах — у доброй жены никогда не бывает мало дел.