В вопросах веры нищеброд разбирался слабо. По если бы каждая сильная глотка принадлежала праведнику, то Царствие Небесное на земле наступило бы уже много веков назад.
— Осади назад! — рявкнул Аршамбо. — В сторону, хамье!
Зеваки расступились. Образовался проход, по котором храмовник и Гуго де Пюизе двинулись к человеку с посохом.
— Что здесь происходит?
— Всевышний ведает, уважаемый, — пожал плечами тот. — Впервые вижу такое собрание безумцев.
Из толпы вытолкался священник в вытертой рясе. Загорелое лицо его скрывалось под капюшоном. На щеках поблескивали дорожки пота.
— Ты гебр, огнепоклонник, — святой отец ткнул пальцем в великана. — Не ты ли рассуждал о Боге нашем, Иисусе Христе?
— Не я, — отвечал Рошан. — Я вообще только что здесь появился.
— Не ты ли говорил, что три суждения стоят в основе мировоззрения? Бог всемогущ, — первое из них. Бог благ — второе. Третье же гласит, что в мире существует зло.
— Эй, эй, уважаемый! Я всего лишь…
— Далее ты доказывал, что раз суждения эти противоречат друг другу, то одно из них ложно, и тем возвел косвенную хулу на учение святой нашей матери-церкви!
Рошан забеспокоился. Священник-голодранец вещал непонятно, но убедительно. Люди, с младенчества воспитанные на святых писаниях, воспринимают подобную манеру изъясняться не рассудком, но сердцем. Они хорошо знают, что за словами «не ты ли говорил, что…» обязательно последует «и схватили его, и потащили на судилище», естественно переходя к «и претерпел он за веру свою». Становиться героем нового апокрифа Рошану никак не хотелось.
— Мир с тобой, старик, — сказал он. — Солнце Антиохии жарит вовсю. Ты, наверное, устал. Посиди в тенечке, отдохни.
— Не ты ли предрекал нам беды?! Зло и добро, говорил ты, равно исходят от нашего бога. Оттого не способны мы, христиане, различать их и смешиваем одно с другим. И приводил ты примеры из Писания, и глумился и насмехался над папой римским. Бей его, католики!
Дольше медлить было нельзя. Фаррох взмахнул посохом, и священник полетел в пыль. От резкого движения капюшон свалился с его головы. Разметались овечьи локоны. Проходимец заголосил:
— Караул! Язычник отца святого убивает!
— Бе-ей гада! — разнеслось над площадью.
Не тут-то было. Посох Рошана загудел, превращаясь в подобие мельничного крыла. Движения его всё убыстрялись. Казалось, гебр прикрывается прозрачным щитом, перекидывая его из руки в руку. Кто-то из торопыг сунулся вперед, но тут же пожалел об этом. Треск, вскрик — один из смельчаков отался лежать, второй уполз обратно в толпу. Двигался он по-крабьи боком, прижимая к груди сломанную руку.
— Кому еще не терпится? Давайте, уважаемые, не стесняйтесь!
— Нехристь! — взъярилась толпа. — За что он мирных католиков побил?!
В Рошана полетели камни, палки, ножи. Храмовник прыгнул вперед:
— Попробуй-ка этого, язычник! — и выхватил меч.
— Пусть его святой рыцарь порежет! — взревели простолюдины. — На-ка! Вмажьте ему, ваша милость!
Аршамбо был достойным сыном своего времени. Он совершенно не понял обвинений, выдвинутых святошей. Ему плевать было на парадокс Иова и тому подобную заумь. На его глазах оскорбили Христа (по крайней мере, так сказал священник), а значит, обидчик должен умереть.
Аршамбо отшвырнул плащ и остался в коричневой полотняной рубахе до колен.
— Сразимся?
— С превеликим удовольствием, франк! — отвечал Рошан.
Толпа отступила, давая место бойцам. Непрошибаемая стена вони — сандал, пот, мускус и прелое полотно — чуть рассеялась. Гебр и храмовник закружили по площади, нанося незначащие удары, приглядываясь друг к другу. Меч храмовника прыгнул вперед. Рошан отразил удар, сбив клинок у самого горла.
— Силен, паршивец! — изумился рыцарь. — Клянусь титьками святой Агаты. А это как?
От второго удара гебр увернулся. И тут же атаковал посохом в ключицу и голову, едва не убив. Пошла потеха. Рубился храмовник самозабвенно. На шесть ударов пришлось пять упоминаний святых. Правда, святую Сесилию он вспомнил дважды. Первый раз, получив локтем по шее, второй — поскользнувшись на ослином навозе.
— А парень неплох, — уважительно заметил Аршамбо. — Жаль, что язычник… Ну а это возьмешь?
Меч плеснул серебристым языком пламени. Фаррох чудом убрал голову. Посох его скользнул по запястью рыцаря. Раньше, чем тот успел выругаться, второй конец дубинки сбил кожу на скуле. В голове взорвался океан белого пламени.
Пока храмовник поднимался с земли, Рошан мог трижды его убить. Но не сделал этого.
— Эй, франк! — крикнул он. — Ты заметил, что у священника нет тонзуры?
Рыцарь мотал головой, пытаясь вытрясти из нее огонь:
— Э-э… У-у… Что?!
Смысл вопроса с трудом доходил до него. Аршамбо напряг память. Вот капюшон слетает с головы крикуна. Овечьи локоны, злое смуглое лицо… И — ни намека на лысину.
Священник без тонзуры — ложный священник. Переодетый ассасин.
— Сир рыцарь! — отчаянно закричал оруженосец. — Спасайтесь! Сюда идет стража!
Зеваки бросились врассыпную. Гасан и лжесвященник переглянулись и тоже заспешили прочь. К поединщикам бежали шестеро солдат во главе с тощим растрепанным рыцарем. Вид их не предвещал ничего хорошего.
— Эй, вы! — закричал командир патруля. — Бросайте оружие и сдавайтесь!
— Обвиснешь, сурок! — прохрипел в ответ Аршамбо. — Сдавалка еще не отросла.
Его мутило. Перед глазами плавали зеленые круги. Даже убежать и то становилось проблемой.
— Я с вами, сир, — Гуго выхватил меч. — Держитесь!
— Зря ты это, юноша… Очень зря.
Аршамбо поискал взглядом гебра. Тот, как и следовало ожидать, проявил благоразумие и ретировался. И правильно. Ему-то что геройствовать?
— Что я вижу? — хмыкнул командир стражи. — Похоже, эти олухи решили сопротивляться. Не убивайте их, ребята. Просто избейте хорошенько!
Стражники двинулись на Аршамбо. Тот стоял неподвижно, низко наклонив голову, словно бы к чему-то прислушиваясь. Эта мнимая неподвижность и обманула стражников. Никто не ожидал от него той прыти, с которой он вступил в бой. После первого удара командир патруля лишился меча, а его помощник — доброй половины зубов. Храмовник бил наверняка. Гуго защищал спину приятеля. От его неуклюжих выпадов толку было мало, но их хватало, чтобы удержать противника на расстоянии.
— Да взять же его, остолопы! — надрывался командир. — И меч! Меч мне верните!
Но стражники уже утратили свой боевой пыл. Оружие крикуна валялось под ногами Аршамбо — с таким же успехом оно могло висеть на луне. Против закаленного рыцаря шансов у гарнизонных вояк было мало.
— Что вы ждете?! Нападайте!
Аршамбо подобрал клинок с земли и взмахнул для пробы. Тяжело с двумя-то. Непривычно.
— Слышь, Гуго… — бросил он через плечо. — Как я атакую, ты беги.
— Но…
— Без разговоров! Это ловушка ассасинов. Ты должен предупредить магистра.
— Слушаюсь, сир.
Юноша сглотнул слюну. Второй раз ему предстало бежать, бросив хорошего человека в опасности. Но что еще делать? Ведь иначе в беде окажутся многие хорошие люди.
— Олухи вы, олухи! — объявил храмовник. — Аршамбо де Сент-Аман таких по дюжине на завтрак ест. Ну, кто первый?
Гуго бросился наутек. Видя это, рыцарь-растрепа вырвал меч у стоящего рядом солдата.
— Получай, ублюдок!
Обидеться на «ублюдка» Аршамбо не успел. Звон в висках охватил всё тело. Заскрежетала сталь. Меч растрепы скользнул по щеке и покатился по земле. Где-то закричала женщина.
Рукоять меча охватывали мертвые пальцы. Кровавая дорожка протянулась по камням. Растрепа рухнул на колени и завыл, прижимая культю к груди.
Чтобы вырваться из кольца, Аршамбо не хватило совсем немного: лишней пары рук или удвоенном быстроты. Стражники навалились на него толпой, подминая под себя.
За углом лжемонах подбросил на ладони финик. Первый из крестоносцев угодил в ловушку.