Или все-таки не предаст?
До сих пор узы этих клятв не тянули Уэссекса в разные стороны. Служить народу означало служить королю, и в своих нечастых молитвах Уэссекс просил, чтобы такое положение вещей сохранилось навечно.
Но подобная возможность все же сохранялась. Уэссекс стоял между «Башней» и «Дубом» — между двумя священными обетами — и не в силах был избавиться от кошмарного ощущения, что когда-нибудь ему придется нарушить одну клятву ради другой. И когда какие-то проблемы казались герцогу слишком сложными или опасными, он находил некое странное утешение в воспоминании об этом неразрешимом противоречии.
Тут раздался негромкий стук в дверь.
— Маркиза готова принять вас, ваша милость.
За то время, что горничная под присмотром Гарднер помогала Саре одеться, дама Алекто так и не появилась. Зато появился доктор Фальконер и тут же насел на Сару, требуя, чтобы ему разрешили провести осмотр. Пока он прослушивал легкие пациентки при помощи стетоскопа, Сара изучала лицо доктора, напрягая всю свою наблюдательность. Этот человек был ее личным врачом. Почему же он совершенно незнаком ей?
Она вообще его не помнила.
Сара старательно сохраняла невозмутимое выражение лица. Она — маркиза Роксбари. Она находится в Мункойне, у себя дома. Саре вспомнились подробности собственной жизни, но как-то странно, словно обрывки некогда услышанной истории: осиротев еще в детстве, она вела себя исключительно деспотично еще с тех пор, как научилась ездить верхом на своем первом пони; а с шестнадцати лет она стала единоличной хозяйкой собственной судьбы.
— Я не нахожу у вашей светлости ни малейших признаков нездоровья, — неохотно признал Фальконер. — При столкновении вы упали исключительно удачно, и я знаю, что во время охоты вам случалось переживать и худшие падения. Хотя не могу не отметить, что ваш четырехдневный сон внушил мне немалые опасения.
Доктор уставился на Сару; его янтарные глаза горели загадочным огнем.
— Но предупреждаю: когда вы пожалеете о своей сделке, то обнаружите, что ее нелегко расторгнуть.
Он уже второй раз упоминал о какой-то сделке, но Сара не имела ни малейшего понятия, на что же он намекает.
— Всякую сделку нелегко расторгнуть, доктор.
— Тогда это падет на вашу голову, — заявил Фальконер с таким видом, словно он был судьей, а не врачом. Собрав инструменты в саквояж, он быстрым шагом удалился.
«Ну вот. Теперь я его обидела, и даже не знаю, чем именно. Но возможно, будет лучше, если он станет беспокоиться, не обидел ли он меня…»
Чужие мысли лежали на поверхности ее сознания, словно каменные плиты, и Сара переворачивала их, разыскивая мысли собственные, пока не осознала, что горничная давно уже щебечет, предлагая ей различные наряды — совершенно незнакомые самой Саре.
Нойли знала ее. И Нойли была ее личной горничной. Почему же она не знала Нойли?
— …и должна заметить, госпожа, что герцог вполне недурен собой, — только вот ведет он себя слишком вызывающе!
— Он застал меня врасплох, — осторожно произнесла Сара.
— Вломиться к вашей светлости, словно какой-то дикарь! — неодобрительно заметила Нойли. — Что о подобном поведении скажет его бабушка — ваша крестная?
Очевидно, от Сары не требовалось отвечать на эту реплику, поскольку Нойли порицающе фыркнула и продолжила свой монолог:
— Если ваш почтенный батюшка помолвил вас, когда вы оба были детьми, это еще не дает ему права…
— Я должна выйти замуж за этого герцога?! — в ужасе вскинулась Сара.
— Ну нужно же вашей светлости за кого-то выйти, — невозмутимо заявила Нойли. — А земли герцога соседствуют с вашими. Где же найдешь партию лучше?
Пока Нойли шнуровала ее корсет, в груди Сары зрел яростный протест. Хотя все это казалось очень неопределенным, Сара была твердо уверена, что никогда не давала согласия выйти замуж за герцога Уэссекского.
Хотя постой… Нойли сказала, что помолвка была заключена в детстве. Может, это обещание не так уж обязательно для исполнения, как ей показалось сначала?
Нойли на мгновение вышла из комнаты — Сара услышала, как та шепотом совещается с горничной, в обязанности которой входило заботиться лишь о нарядах леди Роксбари, но не о ее персоне. Сара повернулась к няне; несмотря на то что в спальне было не по сезону жарко натоплено, Гарднер уже несла шаль, чтобы укутать Сару, стоящую в чулках и нижней юбке.
— Хватит меня баловать, Гарднер! — возмутилась Сара. — Я уже не маленькая.
— Для меня вы всегда будете малышкой, — твердо отозвалась Гарднер. — Это я приняла вас из рук повитухи. Вашей почтенной матушке не следовало позволять ухаживать за собой никому, кроме меня, хоть некоторые и твердили, что я уже сдаю, — мрачно добавила она.
Сара взглянула на старуху — проверить, правду ли та говорит, — и, поняв, что это чистейшая правда, ощутила укол отчаяния. Как такое может быть, что все вокруг так хорошо ее знают, а она не знает никого?
— Вот, госпожа! Это сейчас самый модный фасон, и оно замечательно подчеркнет ваш румянец!
Сара посмотрела на бледно-желтое платье из набивного муслина, которое Нойли гордо держала в руках. Вырез платья и короткие рукава-буф были отделаны зеленой лентой, а подол с оборками и короткий шлейф были усыпаны крохотными шелковыми розочками.
— Какая прелесть! — воскликнула Сара. Платье действительно было красивым — красивым, словно птица или цветок: оно существовало лишь для красоты, а не для пользы.
Сара, не сопротивляясь, позволила Нойли одеть себя и соорудить несложную прическу, а Гарднер тем временем укутала плечи маркизы кашемировой шалью. Когда же они закончили, из большого зеркала на Сару взглянула незнакомка с высоко уложенными волосами, в модном платье, нескромно обнажавшем грудь, — женщина, которую Сара совершенно не знала.
— А теперь, — сказала Нойли, — я только принесу ваши драгоценности…
— Не нужно! — нетерпеливо отрезала Сара, вертя на пальце свое кольцо. Теперь, когда силы вернулись, ей не терпелось увидеть мир за пределами спальни и узнать, что здесь делает герцог Уэссекский и как ей вырваться из тисков их помолвки. — Где герцог?
Дом казался Саре совершенно незнакомым, но Нойли, похоже уверенная, что маркизе понадобится крепкая рука, на которую можно опереться, провела Сару по коридорам до библиотеки. Войдя внутрь, Нойли застыла, словно подражая рыцарским доспехам, что не раз встречались им в коридорах. Сара с интересом оглядела библиотеку, и в уме у нее зазвучало эхо кем-то — кем? — рассказанных историй.
Семейное предание гласило, что во времена мученичества короля Карла Первого — еще до того, как в этот дом вступила первая Роксбари, — это помещение было не библиотекой, а часовней, где молились католические обитатели поместья. Пуританская буря и славная Реставрация уничтожили большую часть доказательств этого предания — если таковые вообще существовали, — но в северной стене библиотеки сохранились три великолепных стрельчатых окна, и над центральным красовалось небольшое, но исключительно красивое окно-«роза» с явно не мирским орнаментом. Сара смотрела сквозь маленькие граненые стекла узких окон, наблюдая, как мир за ними становится то красным, то синим, то делается зеленее травы, то приобретает янтарный оттенок.
Помещение библиотеки было заполнено книгами и всяческими диковинками. «Вот эти древности ваш отец привез из Греции; а картину Каналетто подарил вашему дедушке король Карл…» Сара подошла к полкам и вытащила наугад первый попавшийся фолиант. Здесь находилось больше книг, чем она смогла бы прочесть за всю жизнь, и все они ожидали ее. Почему это так ее удивляет?
— Леди Роксбари!
Заслышав этот голос, Сара обернулась и машинально отложила книгу. Она стиснула руки, нервно поигрывая кольцом. Герцог Уэссекский затворил за собой дверь библиотеки.
— Ваша светлость, — нужный титул словно сам собою сорвался с ее губ. — Что вы здесь делаете?