— Будь ты моим сыном, я закрыл бы тебя в комнате без окон и ты сидел бы там до тех пор, пока ты не процитировал бы мне этимологический словарь с начала до конца! — продолжал кричать я.
Он метнул испуганный взгляд в сторону двери, наверняка надеясь, что полицейские услышат мой крик и поднимутся взглянуть, что происходит, но я сбавил тон.
— Ты просто нахальный маленький петух, — процедил я сквозь зубы, — сачок, клоп, присосавшийся к кредитной карте, которой твой отец размахивает перед твоей рожей, как морковкой перед мордой осла. Тебя ничто не интересует, ты ничего не понимаешь, ничего не уважаешь, ты один из тех сопляков, которые грезят только о том, чтобы орать в микрофон примитивные рифмы и с тремя килограммами побрякушек на шее красоваться во вспышках фотокамер журналистов. Ты считаешь себя крепким парнем? Взгляни на себя, Ганс, ты — дрожащий, напуганный говнюк.
Он сделал вид, что поднимает кулак, я с усмешкой оттолкнул его, и он пошатнулся.
— О, ты хочешь своими маленькими кулачками потрогать мое лицо? — Я постучал ладонью себе по груди: — Ударь сюда. Мы сможем потом поиграть в кости.
Его руки вдруг опустились вдоль тела, дыхание стало лихорадочным, а вид — угрожающим. Он облизнул языком губы, словно заранее наслаждаясь той мерзостью, которую сейчас изрыгнет.
— Уж не потому ли, что он тебя бросил, ты отыгрываешься на мне?!
Я вопросительно взглянул на него.
— Тот смуглый красавчик, фотографии которого у тебя в квартире понатыканы во всех углах!
Моя рука мгновенно взметнулась к его лицу, потом мне показалось, что время остановилось. Валяясь на паркете, словно сбитая кегля, Ганс не осмеливался ни пошевелиться, ни позвать на помощь.
Глядя на его скрюченное тело, на его голубые глаза, затуманенные невольными слезами, взгляд которых буквально пронизывал меня, я понял, что наверняка это первый раз, когда кто-то поднял на него руку.
Мне хотелось, чтобы он обругал меня, ответил мне пощечиной, но он не шелохнулся, не сказал ни слова, и я сел в кресло Бертрана спиной к нему. Я, животное весом в девяносто килограммов, только что ударил ребенка. Ударил мальчишку — потому, что, как все мальчишки, которым не хватает физической силы, чтобы противостоять насилию, он попытался играть на моих нервах, что по его понятиям было для меня самым болезненным.
Я должен был извиниться перед ним, попробовать как-то объяснить ему свой поступок, но единственное, что я мог сделать, это сказать:
— Иди, жди меня в машине.
Он повиновался без малейшего возражения, даже без недовольного вздоха. Я внушал ему страх, и это совершенно выбило его из колеи. Мужчины и женщины, с которыми он сталкивался до сих пор, должно быть, прощали ему все капризы, желая понравиться его университетскому деду или богатому отцу.
Пожалуй, позвоню завтра Людвигу. Зная своего внука, он наверняка поймет мой поступок, хоть и непростительный, но вполне объяснимый. Ведь я согласился заниматься со стажером, а не воспитывать непокорного юнца.
Придя к этой мысли, я собрал свои вещи, затянул рюкзак и вдруг больно ударился ногой, споткнувшись на неровном полу. Ругаясь как ломовой извозчик, я выронил то, что нес, и нагнулся, чтобы собрать. Видно, мальчишка, падая, задел одну планку паркета. Наверное, я ударил его намного сильнее, чем мне казалось, и я подумал, что, если бы он подал в суд по поводу избиения и оскорбления личности, мне пришлось бы туго, но я прогнал эту мысль. Профессор Людвиг Петер не довел бы дело до суда, я достаточно хорошо знал его, чтобы быть в этом почти уверенным: ведь они с моим отцом были близкими друзьями.
Я попытался уложить дубовую паркетину на место и заметил, что она не сломана. Только приподнята. Или скорее… приоткрыта, пришел я к выводу, заметив два стальных штырька, которые крепили ее к соседней планке. Что бы это значило? Похоже на лаз в тайник, устроенный под полом.
Я хотел было просунуть туда руку, но передумал и, порывшись в рюкзаке, достал карманный фонарик, чтобы осмотреть тайник. Система запоров оказалась несложной. Сильное нажатие на определенное место открывало маленький люк. Чертов профессор…
Ячейка была не очень большой — глубиной двадцать, шириной десять и длиной шестьдесят сантиметров. Идеальное место для того, чтобы спрятать там продолговатый предмет, завернутый в папиросную бумагу, и потрепанную записную книжку в коже, затянутую потрескавшейся резинкой. Я осторожно развернул бумагу. На подложке из засохших листьев оказались два рулона твердого картона.
Меня охватило необъяснимое чувство, испытанное мною не один раз за многие годы, но которое я так и не смог определить. Инстинктивная тревога. Знак, что я коснулся чего-то того, что все перевернет. Карта в бутылке, с указанием места, где спрятаны сокровища. Тайный рычаг управления в храме инков. Чудо, которое бывает только в фильмах.
Я приподнял первый рулон, особенно тяжелый, вытащил закрывавший его пластмассовый кружок. Что-то холодное скользнуло мне в руку. Это был меч, от кончика лезвия и до гарды[19] выкованный из серого матового металла и увенчанный рукояткой из кости. На нем не было никаких украшений, кроме выгравированной на лезвии печати, и его простота завораживала, казалась слишком совершенной.
Я сковырнул пластиковый кружок со второго рулона, наклонил его, но из него ничего не выпало. Заинтригованный, я заглянул внутрь. Какой-то документ. Двумя пальцами я осторожно извлек из тубы то, что казалось письмом, пожелтевшим от времени. Оно шуршало, как старинный пергамент, но не казалось хрупким. Две ленты, тяжелые от скреплявшей их печати, соскользнули с документа. С тысячью предосторожностей я бережно разглаживал грубую бумагу, которую видел лишь однажды — когда помогал профессору Вербеку разбирать древние книги в Лувре.
Текст был написан на латыни. Я сел, поджав ноги, и прочел написанное готическим шрифтом письмо. Это был документ Ватикана, датированный XVIII веком. Отчет о раскопках, которые велись в 1709 году в Италии, около Неаполя, в одном римском городке, название которого не называлось — возможно, в Геркулануме, потому что это совпадало по дате. В отчете упоминался меч, обнаруженный на частной вилле одного патриция-коллекционера, похожий на древние произведения искусства, найденные на том же городище. С бешено бьющимся сердцем я поднял меч, который лежал рядом со мной, и внимательно осмотрел его. Не могло быть и речи, что это тот же самый меч, потому что то, что я держал в руках, было современной копией. На лезвии его не было никаких дефектов, царапин или вмятин. Ничего. Кость же рукоятки, наоборот, выглядела очень старой. Я осторожно провел рукой по печати, выгравированной на лезвии: рука, держащая молот. А ведь я совсем недавно где-то видел эту печать, я мог бы поклясться в этом.
Я положил оружие на колени и продолжил чтение, но не нашел больше ничего важного, кроме самого факта, что меч был обнаружен в частном доме, принадлежащем…
— Черт побери!
Мой взгляд скользнул по мозаике, и я ахнул. Поножи,[20] прикрывающие правую ногу Александра Великого, были украшены изображением руки с молотом — той же печатью, что и лезвие меча.
Я схватил кожаную записную книжку, перелистал ее и выругался. Она вся была испещрена схемами, рисунками, планами и записями, на первый взгляд, полной галиматьей, но похожей на какой-то код. Эта тарабарщина, по всей видимости, являлась плодом многолетнего труда.
Не раздумывая больше, я снова вложил документы и меч в картонные рулоны, захлопнул записную книжку и сунул все в свой рюкзак, твердо решив спокойно изучить это дома. В конце концов, моя находка наверняка являла собой нечто достаточно важное, если уж Бертран так тщательно все это упрятал.
Мой взгляд упал на балкон и сломанное ограждение. В конце концов, кто-то мог знать о существовании этих предметов. А если они стали Немезидой[21] для профессора Лешоссера? Если именно их искали тот или те, кто его убил? Холодный пот выступил у меня на спине. Неужели копия античного меча и старый отчет Ватикану о раскопках, один из сотен в его архиве, настолько понадобились убийцам, что они напали на профессора в его собственном доме, рискуя привлечь внимание половины соседей? Это не имело смысла. Тем более что, как я подозревал, костяная рукоятка, возможно, не подлинная…
19
Гарда — металлический щиток выпуклой формы на эфесе (рукоятке) меча, шпаги и т. д. для защиты руки.
20
Доспехи в античной Греции состояли из щита, каски, нагрудника и поножей — металлических щитков, закрывающих ногу от щиколотки до колена. —
21
Немезида — в греческой мифологии богиня возмездия, карающая за нарушение общественных и моральных норм.