И все эти годы мои упрямые родственники не общались друг с другом. Единственным человеком, навещавшим старого Билла, был я. Никого другого он даже на порог не пускал, а вот мне он всегда был рад своей особенной радостью. Нет, он не был улыбчивым и не имел привычки шутить, не обнимал меня, как это обычно делают любящие родственники. Мне кажется, он и вовсе не умел улыбаться: лицо его было словно высечено из гранита, губы всегда плотно сжаты в одну тонкую линию, а глубоко посаженные глаза пристально и сурово смотрели на этот мир. Но при виде меня его хмурый взгляд теплел, на лицо словно снисходило странное спокойствие, и уголки его губ даже будто бы немного приподнимались, обозначая слабое подобие улыбки. Я любил своего деда: он всегда встречал меня на пороге своего дома, словно заранее зная, что именно сегодня я собираюсь навестить его, а затем мы проходили в большую, но вместе с тем уютную гостиную, и дед начинал свои рассказы. У нас с ним было своеобразное соревнование: я старался своими визитами застать его врасплох, а он всегда предугадывал мои намерения. Стоило мне только подъехать на своём велосипеде к его дому, как он уже стоял у входа, ожидая меня словно постовой – высокий, с идеальной выправкой, на которую не повлияли даже прожитые годы. Его ярко-голубые глаза и появившаяся со временем благородная седина только добавляли ему привлекательности даже несмотря на все прожитые годы и делали похожим на аристократа. На все мои настойчивые расспросы о том, как же он узнаёт, что я собираюсь приехать, он только загадочно качал головой и таинственно улыбался. Во время наших встреч он подолгу рассказывал мне истории о нашей семье, о далёких предках, что больше сотни лет назад приплыли на этот континент, покинув старушку Европу. Я обожал его истории, он был изумительным рассказчиком: спокойный и глубокий тембр его голоса, казалось, вводил в транс, целиком погружая слушателя в рассказ. А ещё старый Билл знал множество старинных преданий и легенд, мифов разных народов и зловещих, вызывающих трепет, но оттого ещё более притягательных историй, которые я так любил слушать по вечерам, согревая руки большой горячей кружкой ароматного чая. Наверное, именно рассказы моего деда и разбудили во мне страстную любовь к чтению.
А ещё я любил его дом. Это был старый фамильный особняк нашей семьи, построенный в викторианском стиле. С детства я любил изучать его многочисленные, ныне заброшенные комнаты, потайные тёмные уголки в самых дальних частях дома и, конечно же, чердак! Этот дом был наполнен удивительными экспонатами, статуэтками, ритуальными масками и многими другими поразительными вещами, которые привозили сюда наши предки из своих далёких странствий. Все эти предметы были буквально пропитаны духом приключений и захватывающих историй, каждую из которых старый Билл знал наизусть. Но было в этом особняке одно место, куда вход мне был заказан, – дедов кабинет, всегда надёжно закрытый на замок, ключ от которого Билл Джонсон всегда носил у себя на шее.
- Ещё не время, молодой Клэй, – говорил он, строго глядя на меня. – Придёт время, и я тебе всё расскажу и покажу.
Но время так и не пришло. Старый Уильям Джонсон был крепким и здоровым мужиком, казалось, он нас всех переживёт. Дьявол, да он даже ни разу не болел на моей памяти! Однако Смерть – жестокая сука. Однажды старый Билл просто не проснулся. Я обнаружил его в тот же день: подъехав к особняку, я резко остановился, уставившись на пустующий дверной проём. Моё сердце словно сжали тисками, дурное предчувствие овладело мной. Он лежал в спальне, в своей постели: лицо его было спокойным и умиротворённым, он, казалось, был счастлив. Врачи сказали, смерть застала его во сне, он умер быстро и без мучений. Сердце просто перестало биться – старость, сказали они.
***
- Нужно разобраться с вещами, - сказал мне отец, сочувственно похлопав по плечу. – Отыскать документы, убрать в доме.
- Да, конечно, - я заторможено кивнул и отправился к отцовской машине. Он был прав, следовало навести там порядок. В одиночку старый Билл не мог поддерживать чистоту в таком огромном особняке, он ограничивался лишь несколькими комнатами. А никого другого, кроме меня, он на порог не пускал.