Я вспомнил ту лодку — первое, что увидел во Франции, но я и не подозревал тогда, какое роковое значение она будет для меня иметь. Затем мой спаситель принялся задавать самые разные вопросы, непонятные и бесполезные; говорил он тихо, спокойно, что вызывало недовольное ворчание Туссака. Повторяю, я считал этот допрос совершенно бесполезной комедией, но странный республиканец продолжал неторопливо расспрашивать меня о всяких пустяках. Он настойчиво тянул допрос, словно стараясь выиграть время. Но зачем?
И вдруг с проницательностью, которая появляется в минуту опасности, я понял, что он действительно чего-то ждет, на что-то надеется! Я читал это на его лице; он склонил голову, приложил руку к уху, в глазах светилось беспокойство. Шарль определенно, надеялся на что-то, известное ему одному и говорил, говорил, говорил…
Я был так уверен в этом, словно он поделился со мной своим секретом, и в моем измученном сердце зародилась слабая надежда. Но наша беседа вызывала все нарастающее раздражение Туссака. Наконец он потерял терпение и отчаянно выругался.
— С меня хватит! — крикнул он. — Не ради детских игр рисковал я жизнью! Неужели нам, кроме этого юнца, не о чем поговорить? Вы думаете, я ехал из Лондона, чтобы слушать ваши чувствительные речи? Пора покончить с этим господином и перейти к делу.
— Прекрасно, — ответил Шарль, — этот шкаф можно использовать как тюрьму. Посадим его туда и приступим к делу. Мы можем расправиться с ним и потом!
— И дать ему возможность нас подслушать? — иронически осведомился Лесаж.
— Не понимаю, какого черта вам нужно! — прорычал Туссак, подозрительно глядя на моего покровителя. — Никак не думал, что вы щепетильны, и уж с тем — с рю Бас-де-Ларампар — вы не церемонились. Этот юнец знает наши тайны и должен умереть. Какой был смысл так долго строить планы, чтобы в последнюю минуту освободить человека, который погубит нас всех?
Косматая лапа снова протянулась ко мне. Внезапно Лесаж вскочил. Его лицо побелело, он стоял, напряженно вслушиваясь. Он поднял руку, призывая этим жестом к тишине. У него была тонкая, нежная рука; она дрожала, как лист, колеблемый ветром.
— Я слышу что-то странное, — прошептал он.
— И я тоже, — прибавил старик.
— Что еще такое?
— Тсс!.. Ни слова! Слушайте…
С минуту или больше мы прислушивались к завываванию ветра в камине, порой он с чудовищной силой ударял в ветхое оконце.
— Нет все спокойно, — сказал Лесаж с нервным смешком, — в реве бури иной раз слышатся весьма странные звуки.
— Ничего не слыхать, — заявил Туссак.
— Тише! — вскричал Лесаж. — Вот опять!..
До нас донесся заливистый собачий лай. Буря снова заглушила его; и потом опять над болотом раздался лай. Начавшись с низких нот, он перешел в пронзительный, оглушительный вой.
— Ищейки! Нас выследили! — Лесаж ринулся к камину. Я увидел, как он принялся бросать в огонь свои бумаги, а затем придавил их каблуком. Туссак схватил прислоненный к стене топор.
Шарль оттащил ворох драного невода из угла — открылась маленькая деревянная лестница, которая вела в низкий подвал.
— Туда! — шепнул он мне. — Скорей!
И пока я спускался, я слышал, как он сказал своим товарищам, что из подвала мне никуда не деться и они смогут разделаться со мной, когда захотят.
Глава пятая
Стражи порядка
Подвал, куда я поспешно скрылся, был страшно низкий и узкий, в темноте наощупь я понял, что он завален плетеными ивовыми корзинами. Сначала я не мог определить их назначение, но потом догадался, что они служили для ловли омаров. Хоть я безумно устал и был измучен ожиданием смерти, я еще не впал в безразличие к окружающему, и, приникнув к щели в двери, принялся наблюдать за происходящим в комнате.
Мой худощавый спаситель с завидным хладнокровием продолжал сидеть на ящике. Охватив руками колени, он покачивался из стороны в сторону, на его скулах ритмично, напоминая рыбьи жабры, ходили желваки. Возле него стоял бледный как полотно Лесаж. Он безуспешно пытался придать своему лицу более смелое выражение, но по щекам его текли слезы, а губы тряслись от ужаса. Перед камином с топором наготове, задрав вверх в знак презрения к опасности подбородок, замер Туссак. Он не произнес ни слова, но было видно, что он приготовился к борьбе не на жизнь, а на смерть.
Лай собак становился все громче и яснее. Туссак быстро подошел к двери и распахнул ее.
— Нет-нет, оставь собаку в покое! — вскричал Лесаж, не в силах дольше бороться со страхом.
— Да ты с ума сошел! Наша жизнь зависит от того, успеем ли мы ее убить.
— Но она же на сворке!
— Коль она на сворке, пиши пропало. Но скорее она не привязана. Тогда мы можем спастись!
Лесаж, дрожа всем телом, снова прислонился к столу и не отрывал испуганных глаз от двери. Шарль продолжал покачиваться из стороны в сторону, на губах его застыла какая-то странная полуулыбка. Одну руку он сунул себе за пазуху и — я готов поклясться — сжимает ею оружие! Туссак стоит между ними и раскрытой настежь дверью, и, хотя я боялся и ненавидел его, я не мог оторвать от него глаз: казалось, он стал выше ростом и в его осанке появилось подобие благородства. Меня настолько поглотило происходящее (ведь в конце концов все три заговорщика могли погибнуть), что я совершенно позабыл о бедственном положении, в котором находился сам. Передо мной разыгрывалась страшная, захватывающая драма, и я был единственный зритель, упрятанный в грязный, скверный подвал!
Я ждал и наблюдал, затаив дыхание. По напряженным лицам моих тюремщиков я понял, что они следили за чем-то, чего я видеть еще не мог.
Туссак занес топор и изготовился к удару. Лесаж отошел в самый дальний угол хижины и закрыл рукой глаза. Старик перестал покачиваться и застыл как изваяние. Вот послышался негромкий топот, на пороге мелькнула тень, и в дверях показалась собака…
Туссак молниеносно ударил ее топором; удар был точен, и лезвие вошло в горло животного, но топорище сломалось. Собака, однако же, успела повалить Туссака на пол, и они сцепились в отчаянной смертельной схватке. Косматый великан и собака дико рычали, и голос человека было не отличить от рыка животного. Борьба шла за самое дорогое для каждого существа — за жизнь! И человек одержал верх. Железные пальцы Туссака впились в горло собаки… Я не видел, что было дальше, как вдруг раздался мучительный, страшный хрип. Туссак, пошатываясь, встал, с его рук струилась кровь, а его противник в луже крови остался неподвижно лежать на полу.
— Пора! — крикнул Туссак громовым голосом и выбежал из хижины.
Лесаж — на лице его был ужас, а глаза мокры от слез — вышел из угла, куда он в страхе забился, пока Туссак боролся с собакой.
— Да-да, — воскликнул он, — бежим! После собаки придет полиция. Собака сильно их опередила. Мы еще успеем спастись.
Но Шарль все с тем же бесстрастным лицом, на котором не отразилось никаких чувств — лишь желваки на скулах задвигались еще быстрее, — спокойно встал и, подойдя к двери, запер ее.
— Я думаю, голубчик Люсьен, — невозмутимо сказал он, — тебе лучше оставаться там, где ты есть!
Выражение ужаса на бледном лице Лесажа постепенно сменилось изумлением.
— Но вы не сознаете опасности, Шарль, — сказал он, пытливо вглядываясь в товарища.
— О нет, я прекрасно все сознаю, — ответил тот с неожиданной улыбкой.
— Но ведь полиция с минуты на минуту будет здесь! Собака сорвалась со сворки и убежала вперед. Нет сомнения, они направляются прямо сюда, ведь это единственное жилье в здешних местах!..
— Нет, сказал я, мы не двинемся с места!
— Безумец, вы можете жертвовать своей жизнью, но не моею! Оставайтесь, коли хотите, а я ухожу!
Он бросился было к двери, беспомощно и нелепо размахивая руками, но Шарль вскочил на ноги и встал перед ним с таким повелительным жестом, что молодой человек отпрянул назад, словно его ударили.
— Глупец, — презрительно бросил Шарль, — жалкий, ничтожный глупец!..