Она свернула за нужную колонну. Едва переведя дыхание, приоткрыла дверь и оказалась в еще одном коридоре. Через небольшие круглые окна проникал бледный утренний свет, оттого картины в строгих рамах казались мрачными. С портретов смотрели хмурые лица, которые, казалось, не одобряли опрометчивости девочки.
– Ну и пусть, – пробормотала она, бросив на них суровый взгляд.
Босые ноги ступили на мягкий красно-золотой ковер, на котором солнце и луна плели бесконечное кружево затейливого узора. Катя прошла еще несколько метров и остановилась напротив занавешенной тяжелыми золотыми портьерами двери. Сердце неистово билось, будто в ожидании неимоверного счастья. Или строгого приговора.
Только сейчас, дойдя до финальной точки своего смелого путешествия, она поняла, что встреча с мамой для нее – как проверка на прочность, проверка их прежней дружбы. Как она ее сейчас встретит? Отругает или обнимет? Закусив губу, Катя протянула руку к золотому вензелю ручки и решительно толкнула ее от себя. Та поддалась с трудом, приоткрыв лишь узкую щель и выпустив часть разговора, происходившего внутри.
Два голоса. Женский – мамин, встревоженный, хоть и сдержанный. И мужской. Катя не сразу его узнала.
– Посланник верховного вече теперь требует объяснений, – говорил мужчина. Отец. – Они почувствовали подвижки, история начала меняться. И всё из-за нас: такую сильную вещь оставили без присмотра, в руках ребенка неразумного… А она и есть неразумная – она же ничего про наш мир не знает, вон Митр докладывает об ее успехах на поприще изучения обычных наук…
– Лушенька, был ли выход у нас? – вздыхала Мирослава. И добавила совсем севшим голосом: – Хотя нет, не о том я. С нас никто оправданий не спросит, с нас за ошибку спросят. Тут ты прав.
Шелест шелка то приближался, то отдалялся: кто-то из них ходил взад и вперед по комнате.
– Ты подумай, свет мой, подумай только, что произошло из-за этого недосмотра и каковы теперь будут последствия, – продолжал отец. – В прошлое попала реликвия, которая может поменять, да что там – уже меняет! – настоящее. – Он подошел совсем близко к двери, Кате было слышно, как отец вздохнул и продолжил: – Вот говоришь ты, что дочь спасали. Хорошо, спасли. Да только незнанием своим она нас скорее погубила.
Катя насторожилась, вслушиваясь. Кажется, говорили о ней?
Мать порывисто вздохнула, но спорить не стала; у Кати снова упало сердце. Отец говорил сурово. Шелест шелка, приглушенный звук шагов – это он ходил по комнате, метался, будто загнанный зверь.
– Это мы не обучили ее осторожности, не вложили в голову знания. – Отец продолжал еще более сурово, будто приговор произносил. – И получается, что дочь нечаянно оставила открытым переход, в который теперь проник неизвестный и похитил мои дневники… И ладно бы это были просто дневники, государевы думки-задумки, стишки-потешки… Случился бы скандал, да и всё. А здесь, Мирослава, ты же сама знаешь, что я вносил в них. Окажись они в неправильных руках – камня на камне не останется ни в нашем мире, ни в иных.
– Ты имеешь в виду звенигор?
Катя задумалась. Может, родители говорили о ее сестре Недоле? Скорее всего, она тоже где-то воспитывалась и в чем-то накуролесила.
На мамин вопрос отец промолчал. «Что за звенигор, интересно?» – отметила про себя Катя, решив, что непременно узнает об этом в библиотеке.
– Сколько у тебя вещиц из Древа жизни осталось?
– Шкатулка – раз, осталась в Красноярске. – Катя нахмурилась: о какой шкатулке речь? Если о шкатулке темного дерева, то она здесь, в Раграде, в комнате. Какая же тогда, интересно, осталась в Красноярске? Мама между тем продолжала: – Сундук – два, у Могини был, изрублен джунгарами. Шкаф – три, вот он стоит. Да еще кулон. Но ты сам знаешь, у кого он… – Мама заговорила тише: – Лушенька, друг мой, ты точно уверен, что дневники похищены?
– Да что ты в самом деле, Мирослава! Какие уж тут шутки.
– Ну хорошо, хорошо, не смотри на меня так… Допустим! Допустим, что так! А с чего мы взяли, что причина – переход, оставленный Катей?
Катя вздрогнула. Сердце сжалось. Кажется, она даже слышала, как оно разбилось на осколки, словно стеклянный елочный шарик, упавший на пол. Выходит, все-таки речь о ней? Это она что-то натворила?! Девочка затаила дыхание, вслушиваясь в разговор.
– Древнее волхвование оставляет приметный след, ты знаешь, – продолжил отец после минутной паузы, показавшейся Кате вечностью, – и его ни с чем не спутаешь… А шкатулка – это вообще особый предмет. Нет, волшба здесь ни при чем. Вор проник через шкатулку, оставленную там, в Красноярске. Это совершенно точно. Он откуда-то знал о ней, знал, что связана она с твоими покоями здесь, в Раграде, и стремился именно сюда.