— Твою! — честно, признаться в первую секунду даже испугалась.
Тень всегда мониторит обстановку вокруг, без неё я практически слепа и глуха. Поэтому, увидев Мирона в ванной, в первое мгновение выдаю очень эмоциональную реакцию.
— Какого ты тут делаешь? — испуг плавно переходит в возмущение.
Нет, мужчине сложно меня смутить, после стольких лет в Цитадели, но сам факт. Мир смотрит на меня оценивающе, что не добавляет ситуации прелести.
— Я не товар на рынке, чтобы так разглядывать, — голос звучит максимально жёстко.
Мужчина отмер и неожиданно смутился. Надо же! Что же тебя так смутило в моем теле, дорогой мой?
— Извини, — он тут же отворачивается, протягивая полотенце.
— Я подумаю над этим, — закатывать скандал, стоя голой в ванной, не входит в мои умения.
Меня вдруг разобрала злость. Я завернулась в полотенце и повернулась лицом к зеркалу. Резко провела ладонью по запотевшей поверхности, чтобы видеть отражение. Отрежу волосы, совсем, и плевать на этикет при дворе, а тем более на правила Цитадели.
— Лисса, — тихо позвал Мир. — Что за шрам у тебя под грудью? — от его голоса у меня побежали мурашки по коже. — У тебя было ранение? В сердце?
— Ранение? — зачем-то переспрашиваю, продолжая смотреть в зеркало. — Ты знаешь, как становятся жрицами?
Мне видно в отражении, как он передергивает плечами, как перекатываются мышцы под белой футболкой. Вопрос явно поставил его в тупик.
— Говорят, чтобы обращение завершилось, нужно убить человека. — Мир говорит это с какой-то усмешкой.
Ещё бы, только ленивый не знает это поверье про нас. Я улыбаюсь, а потом поворачиваюсь и говорю, глядя прямо в его глаза:
— Да, это правда. Чтобы стать слугой Цитадели, нужно убить человека… себя. Добровольная жертва. — слова отчего-то даются с трудом.
Мирон застывает в изумлении.
— Что? Что ты такое говоришь? — его голос звучит удивленно.
— Ты хотел знать, как я стала жрицей? — он выше меня немного, поэтому приходится чуть поднимать голову, чтобы держать его взгляд. — Так слушай!
***
На юге страны сентябрь ещё очень теплое время. Солнце уже не жарит так беспощадно, и темнеет рано, но еще можно ходить в одной футболке и купаться в теплом море. Вот и сегодня, встав рано утром, я побежала на пляж, чтобы успеть поплавать в море. В течение дня работы по хозяйству очень много, тут уж не до плескания в морской воде. К тому же сегодня младшей сестрёнке исполняется шестнадцать лет, праздник все-таки! Я обещала ей приготовить её любимый пирог с яблоками и творогом, а если есть его в прикуску с мороженным, то оторваться невозможно. Марьяна чудесный, светлый ребёнок, которого ещё не успел испортить тот самый вредный переходный возраст. И пусть мы сестры только по матери, это не мешает мне её сильно любить.
Вода ещё была прохладной после ночи, но если плавать активно, то самое то. Я вынырнула в нескольких метрах от берега, сделала несколько мощных гребков и обернулась. Солнце лениво выползало из-за горы, лаская своими лучами верхушки деревьев. На берегу стояла невысокая фигура в чёрном плаще. Женщина подставила лицо ветру, то и дело налетавшему с воды. Он трепал её волосы и полы балахона. Увидев меня, она улыбнулась широко и открыто. Жрицы редкие гости в наших краях, слишком далеко мы от столицы с ее мрачной Цитаделью. Мне стало не по себе.
Домой я практически бежала, предчувствие чего-то неотвратимого съедало душу изнутри. У ворот стояла незнакомая машина, а во дворе две жрицы разговаривали с плачущей матерью. Она испуганно смотрела на них, а потом упала на колени.
— Мама! — я подлетела к ней и попыталась поднять. — Что случилось?! Что происходит?
— Марьяна, — сквозь слезы выдавила она. — Они призывают в Цитадель Марьяну!
Внутри все похолодело. Этого не может быть. Сестра ещё совсем ребёнок.
— Почему? — глупо спросила я.
Женщина в чёрном откинула капюшон и улыбнулась мне, совсем как некоторое время назад на берегу. Да, это была она же.
— Алисонька, девочка моя, как мы будем без Марьяны? — причитает мать, — Госпожи, пощадите! Не забирайте! — мама срывается на крик, а у меня наоборот, словно все заложило в ушах.
Марьяшка, моя любимая сестрёнка должна отправиться в Цитадель? Как это? Все знают, что, когда рождается жрица, то должен умереть человек. Так получается ее убьют? Нет, нет.
— НЕТ! — я сама не узнаю свой голос. — Нет! Вы её не заберёте.
Мама все причитает, кажется, даже не слушая, что происходит вокруг. Самой Марьяны рядом не видно, оно и к лучшему.
— Как ты смеешь говорить в подобном тоне, девчонка?! — взвизгивает одна из жриц.
Половину ее лица скрывает капюшон.
— Тише, Мэлтерия, — осуждает ее та, что была на берегу, — Может, девочка хочет что-то нам сказать?
Да, девочка хочет сказать, но у нее язык к небу присох. Сейчас мне надо принять решение, от которого зависит моя дальнейшая жизнь. Или не жизнь? Что там, по ту сторону стен Цитадели? Маме будет лучше с Марьяшей, чем со мной? Не знаю… Но, если с ними что-то случится, простить этого себе точно не смогу.
— Я поеду вместо неё!
Жрицы рассмеялись в голос. Одна зло и презрительно, а другая наоборот, радостно.
— Ты уверена? Понимаешь, что обратной дороги нет?
— Терр! — Мэлтерия вытаращила от ужаса глаза. — Ты с ума сошла! У нас нет данных о ее отце! Он мог быть кем угодно! Возможна примесь магической крови или вообще эльфийской!
— И что? — пожала плечами женщина.
— Она может не пережить обращение, и это только в лучшем случае! — Мэл не стеснялась говорить такое при мне, словно я неодушевленный предмет. — Или того хуже, сорвётся напрочь.
Мэл была явно в ужасе. Терр же, напротив, радовалась моему выбору, словно именно это ей и нужно было.
— Добровольная жертва, Мэл, — тихо говорит она, протягивая мне руку. — Добровольная жертва, девочка. Как твоё имя?
— Алиса, — мой голос звучит иначе, чем всегда.
— А меня зовут Эттеррия, — опять широкая открытая улыбка. — Идём с нами, Алиса. Цитадель принимает твою жертву.
Я тяжело вздохнула, взглянув на Мирона. Мы так и стояли в ванной вдвоём.
— Времени на сборы и прощания не дали. Я ушла из дома в тот же день и час, не оборачиваясь, не оставляя себе права передумать. Это был осознанный выбор. Дорога заняла около трех дней. Сейчас это сложно вспомнить, Эттерри все время читала какие-то то ли заклинания, то ли мантры. От этого кружилась голова и ничего не хотелось, — рассказ давался все тяжелее. — После я никогда больше не видела моря…
Мне вообще непонятно, почему впервые за столько лет захотелось рассказать кому-то эту историю. А он смотрел на меня, не отрывая глаз. И в его взгляде не было фальшивого сочувствия или осуждения. Мир просто помогал пережить мне те дни снова, но теперь без страха.
Потом был день обращения. И он всегда будет снится мне в кошмарах. В памяти все свежо, как будто это было вчера.
Я отрицательно качаю головой, но покорно принимаю чашу из ее рук. Первый глоток обжигает горло, словно кипяток, второй растекается свинцовой тяжестью по организму, а третий… Третий дарует боль, струящуюся по венам.
У меня подкашиваются ноги, перед глазами пелена. Чьи-то руки подхватывают меня и укладывают на пол. Мне тяжело дышать, легкие будто выгорают изнутри.
— Приди в лоно священной Цитадели, сестра, — в руках Эттеррии появляется нож из черного мрамора, — Призываю твою Тень, сестра! — последнее, что я слышу перед тем, как острый клинок входит в мое сердце.
Это больно. Мне хочется кричать, но голоса нет. Ничего больше нет, кроме неожиданной лёгкости. Только этот ужасный барабанный ритм придавливает к земле, заставляя вспоминать о теле.
Я вижу теперь все со стороны, как будто сверху. Эттерри что-то бормочет, держа кинжал за рукоять и немного раскачиваясь. Две другие жрицы выбивают на моем теле татуировки, обмакивая иглы в кровь тени Тер. Это так странно. Когда же замолкнут эти барабаны? От них ужасно болит голова, да и мне уже пора идти. Кажется, где-то наверху есть свет, тёплый и нежный. Мне обязательно надо туда, сейчас.