РОНДО
Того ты упокой навек,
Кому послал ты столько бед,
Кто супа не имел в обед,
Охапки сена на ночлег,
Как репа, гол, разут, раздет —
Того ты упокой навек!
Уж кто его не бил, не сек?
Судьба дала по шее, нет,
Еще дает — так тридцать лет.
Кто жил похуже всех калек —
Того ты упокой навек!
ЭПИТАФИЯ, НАПИСАННАЯ ВИЙОНОМ ДЛЯ НЕГО И ЕГО ТОВАРИЩЕЙ В ОЖИДАНИИ ВИСЕЛИЦЫ
Ты жив, прохожий. Погляди на нас.
Тебя мы ждем не первую неделю.
Гляди — мы выставлены напоказ.
Нас было пятеро. Мы жить хотели.
И нас повесили. Мы почернели.
Мы жили, как и ты. Нас больше нет.
Не вздумай осуждать — безумны люди.
Мы ничего не возразим в ответ.
Взглянул и помолись, а бог рассудит.
Дожди нас били, ветер тряс и тряс,
Нас солнце жгло, белили нас метели.
Летали вороны — у нас нет глаз.
Мы не посмотрим. Мы бы посмотрели.
Ты посмотри — от глаз остались щели.
Развеет ветер нас. Исчезнет след.
Ты осторожней нас живи. Пусть будет
Твой путь другим. Но помни наш совет:
Взглянул и помолись, а бог рассудит.
Господь простит — мы знали много бед.
А ты запомни — слишком много судей.
Ты можешь жить — перед тобою свет,
Взглянул и помолись, а бог рассудит.
БАЛЛАДА ПРИМЕТ
Я знаю, кто по-щегольски одет,
Я знаю, весел кто и кто не в духе,
Я знаю тьму кромешную и свет,
Я знаю — у монаха крест на брюхе,
Я знаю, как трезвонят завирухи,
Я знаю, врут они, в трубу трубя,
Я знаю, свахи кто, кто повитухи,
Я знаю все, но только не себя.
Я знаю летопись далеких лет,
Я знаю, сколько крох в сухой краюхе,
Я знаю, что у принца на обед,
Я знаю — богачи в тепле и в сухе,
Я знаю, что они бывают глухи,
Я знаю — нет им дела до тебя,
Я знаю все затрещины, все плюхи,
Я знаю все, но только не себя.
Я знаю, кто работает, кто нет,
Я знаю, как румянятся старухи,
Я знаю много всяческих примет,
Я знаю, как смеются потаскухи,
Я знаю — проведут тебя простухи,
Я знаю — пропадешь с такой, любя,
Я знаю — пропадают с голодухи,
Я знаю все, но только не себя.
Я знаю, как на мед садятся мухи,
Я знаю смерть, что рыщет, все губя,
Я знаю книги, истины и слухи,
Я знаю все, но только не себя.
О ЮНОСТИ МОГУ ГРУСТИТЬ Я
(Из «Большого завещания»)
О юности могу грустить я,
Когда я был еще глупцом,
Кутил я до ее отбытья.
Она оставила мой дом,
Она ушла, но не пешком,
Не на коне, но как — не знаю!
Внезапно скрылась за кустом…
Ищу, грущу и вспоминаю.
ПРОТИВОПОЛОЖЕНИЯ ФРАН-ГОНТЬЕ[1]
Монах-толстяк, позевывая сонно
У очага, на мяконькой постели,
Прижал к себе Лаису из Сидона,
Сурьмленую, изнеженную, в теле.
Я наблюдал сквозь скважины и щели,
Как, тело к телу, оба нагишом
Смеялись, баловались вечерком,
Как ласки их подогревала влага.
Я понял: скорбь развеять лишь вином.
В довольстве жить — вот истинное благо!
Когда бы Фран-Гонтье, а с ним Алена
В потехах проводили дни, не ели
Хлеб с луком, по уставам всем закона,
Так бьющим в нос, что устою я еле!
Что, если бы похлебку в самом деле
Они не приправляли чесноком?
Не придираясь к ним, спрошу я: дом
И мягкий пух не лучше ли оврага?
Уж так ли спать приятно под кустом?
В довольстве жить — вот истинное благо!
Побрезговала б снедью их ворона:
Дуть воду круглый год они умели.
Псе пташки — от сих мест до Вавилона, —
Хоть сладко пели б, ни одной недели
В таком житье я не видал бы цели,
А Фран-Гонтье с Аленой напролом
Резвятся под кустом всю ночь, как днем.
Пусть сладко им, но не по мне их брага.
Хоть хлопотно жить пахарю трудом,
В довольстве жить — вот истинное благо!
вернуться
1
См. примечания в конце книги.
Эта баллада была ответом Вийона на пасторальную поэму епископа Филиппа де Витри, прославлявшую радости сельской жизни дровосека Фран-Гонтье и его жены Елены.