— И вот сижу я там на своей лошади, чувствую себя полным ослом со всеми этими гарпунами, стрелами и прочим — ну в смысле, я пойду против любого дракона в северных землях, но как, к черту, будешь сражаться с помойным ведром? — когда из ворот выезжает верхом мой сын и вопит, Я его отвлеку, па!
— и идет на эту штуку с копьем. Я на него заорал, но у этой штуки открывается что-то вроде крышки и появляется рука, металлическая рука вроде колодезного журавля, с железными когтями и хватает его, стаскивает с лошади и тащит внутрь. А я бросаю гарпуны, стреляю из арбалета, этой чертовой штуке ничего не делается, а рука появляется снова и как последнего идиота сбивает меня с лошади, вот только я цепляюсь башмаком за стремя и лошадь несется галопом через болото и волочет меня за собой…
Он заметил, что два короля-гнома с трудом сохраняют достоинство и манеры, плотнее закрывая рты, чтобы удержаться от смеха при виде такой картины, и знал, что в их глазах он не представляет никакой угрозы. Он бросил взгляд на ломоть светлого мяса в соусе, что капал с руки, словно только что вспомнив, что держит его, и проглотил, облизав пальцы и затем утонченно вымыв их в стеклянном бокале в форме лотоса рядом со своей тарелкой. Щипцы и ложка лежали рядом нетронутые, драгоценности на них мерцали в свете ламп, что свисали с потолка на длинных цепях. Ясный бледный свет, намного сильнее, чем от огня: хотвейзы, заполненные солнечным светом, вне всяких сомнений. Джон всегда считал, что показать свое дружелюбное варварство — изобразить танцующего медведя, как он это называл — это эффективный способ дать людям недооценить его, особенно тем, кто сидит за столом, как аршин проглотив. Или, в данном случае, тем, кто презирал всех долговязых людей, живущих над землей. Не пришлось им узнать, каких колотушек надавала бы ему тетя Джейн, увидев, как он ест руками.
— Я шел по следам этой твари три дня, — продолжил он чуть погодя. — Я уже сказал, что у нее были колеса? — Ну, что-то вроде колес — вроде как два внутри еще трех, и они двигались… — Он сделал неопределенный жест, пытаясь руками описать что-нибудь, что на самом деле ничего бы им не сказало. Он видел кое-какие явно ненормальные чертежи, когда изучал древних инженеров. Чем меньше говорить гномам о драконах или о магах, которые спасают их жизни, чтобы поработить, тем лучше. — Ну в общем, та штука, с которой я обычно их выслеживаю — это Джен соорудила, чтобы чуять магический амулет у Яна на шее
— выследила их на Пиках Горма, к северу от этого полуострова, а может, за островом Яртен. Не могу сказать, далеко слишком, и этому устройству Джен нужен гром-камень — кусочек звезды — чтоб оно работало как надо. И вот поэтому я здесь.
Он вытер пальцы о плед, поправил очки и подался вперед — на лице отчаяние, искренне беспокойство и наигранная серьезность человека, которого он перед ними изображал: варвара, хвастуна и ужасного глупца. — Мне, понимаете ли, нужны магические штуковины, — сказал он. — Штуковины, чтобы заставить прибор Джен работать и подобраться достаточно близко туда, где спрятался этот волшебник, чтобы я мог найти его и Яна. Вы знаете, что я служил вашим родичам в Вильдуме, и хорошо служил. И я пришел просить — умолять — может, я могу что-нибудь сделать, чтобы получить от вас эти вещи.
Бледные глаза Лорда Рагскара скользнули в сторону и встретились с глазами его брата-короля. Лорд Рагскар был самым маленьким гномом, которого Джон когда-либо видел, чуть больше двух футов ростом, с тревожно детским, безбородым лицом. Он и вправду был похож на ребенка — кричаще разодетого ребенка, с этим воротником и браслетами из тяжелого золота с пластинами опалов и бирюзы, кольцами с драгоценной филигранью (только гномы знали, как это делать) — пока не заметишь, как он двигается. Лорд Рингчин был больше, толще и старше, но очевидно, что именно Рагскар был мозгом этой пары.
— Вообще-то, можешь. — Лорд Рагскар опустил щипцы и вытер пальцы о салфетку: Джон использовал свою, чтобы обернуть ее вокруг пальцев, когда схватил кусок мяса. — Это бандит. — Он прокашлялся. И Джон подался вперед и изо всех сил постарался изобразить, что верит каждому слову. — Вор, который…э-э…проник в Бездну несколько недель назад, чтобы воровать. Ускользнув от стражи, он скрылся в шахтах, но напал на нескольких стражников
— чтобы украсть оружие, так что теперь он хорошо вооружен — и уже несколько раз пытался проникнуть на продовольственные склады Двенадцатой Бездны.
Он кивнул на самого главного среди Мудрейших, сурового гнома, похожего на сильно сморщенное яблоко, с бледными глазами, которые пристально смотрели из-под бровей, достаточно длинных, чтобы их заплести в косу. — Это Лорд Гоффиер, Лорд Двенадцатой Бездны — он попытался увидеть его в магическом кристалле, но Брэк — так его зовут — украл защитный кристалл и тем самым защитил себя от обнаружения. Более того, Брэк — человек, и может двигаться быстрее нас, особенно там, где уровни затоплены, а в узких проходах он сильнее нас в рукопашной схватке. Ты оказал бы нам большую услугу, если бы разобрался с этим человеком. А потом мы поговорим о награде.
— И я это сделаю. — Джон вскочил на ноги и при этом постарался столкнуть с низкого каменного стола тарелку, чашу и три столовых прибора — не так уж плохо для одного удара. — Ого. Извините. — Он протянул руку, хватая по очереди крошечные твердые мускулистые ручки ошарашенных королей. — Вы можете на меня расчитывать. О, а согласно Принципам Сирдасиса Скринуса, с этим пятном справится содовая.
Джон ни на миг не поверил, что какой-то вор в здравом уме, будь то мужчина или женщина, попытается воровать в Безднах гномов. На самом деле он думал, что его цель — вождь сбежавших рабов. Но он почувствовал себя лучше, просто плотно поев, а кроме того, Мудрейший Гоффиер пришел в комнату для гостей и дал лекарства для полузаживших ран.
Несмотря на этот услужливый уход, когда Гоффиер скрылся из вида, Джон очень тщательно обошел комнату, отодвигая гобелены и подпирая мебелью каждую часть стены нежных оттенков, за которой мог скрываться дверной проем. Он заснул, оставив гореть все лампы зелено-золотого стекла и привязав сумку с ядами к запястью. Мудрейший предпринял две осторожные попытки добраться до нее и не спускал с сумки глаз в течение всего визита.
Утром, еще раз хорошо поев, Джон изложил свои требования: осколок звезды, или гром-камень, который, как он знал, полнился магией, которой гномы никогда не делились; несколько унций заколдованной ртути — ее гномы тоже настойчиво охраняли; ну и, между делом, хотвейз, наполненный теплом, чтобы удержать Молочай в воздухе. Короли-гномы сказали, что рассмотрят этот вопрос. Потом он сам вооружился — камзол из железа и потертой кожи, железный шлем, кинжал и боевой меч — его лук в чернильной темноте туннелей будет бесполезен — закинул на плечо сумку с ядами и отправился к Двенадцатой бездне, где «бандита» заметили в последний раз.
Он рассчитывал, что хотя на обеде прошлым вечером присутствовали только слуги-гномы, по крайней мере, часть кухонной прислуги была людьми-рабами, и они сообщат о его присутствии своим собратьям, прячущимся в самых глубоких тоннелях. Даже не покинув еще коридоров, где ярко горели лампы, он почувствовал, что за ним самим наблюдают, хотя, возможно, это был Гоффиер. Двенадцатая бездна находилась там, где начинались рабочие шахты — и действующие пласты серебра, и заброшенные, что были затоплены или кишели всякими весьма неприятными существами, обитавшими под землей.
Они дали ему фонарь, который горел на масле, а не от хотвейза, и его свет, казалось, увядал, когда он углублялся во все менее и менее посещаемые территории. Откуда-то из каменного пласта возник запашок грязи: сырой камень, потом вонь паленой крови и серы. Среди скал загорелись голубизной отдельные огоньки.