– Просто Дракон.
– Вам хотелось почувствовать себя прекрасным рыцарем?
– Мне хотелось сменить нижнее белье. И еще мне хотелось убежать и спрятаться, а еще мне хотелось…
– Убить.
– Нет.
– Совсем не хотелось?
– Не хотелось. Его… Или хотел, но… Не знаю, – Шатов с ужасом понял, что действительно не может ответить на этот вопрос.
И это вовсе не значило, что он не помнит той ночи. Наоборот, ту ночь он помнил в мельчайших подробностях. Неоднократно видел ее в ночных кошмарах, десятки раз вспоминал ее на допросах и собеседованиях. Но не мог сказать даже себе, хотелось ему убить Арсения Ильича или нет.
– А что вы почувствовали после убийства?
– Это было не убийство.
– Вот как? А что? Как называется то, что вы сначала столкнули человека в болото, а потом не пришли ему на помощь. Ведь, если верить вашим же рассказам, он просил о помощи?
«Шатов…» – донеслось из тумана. Потом еще раз – «Шатов…». И, наконец: «Я вернусь, Шатов…». И тишина. И легкий всплеск. А потом туман рассеялся, и Шатов увидел… Шатов не увидел ничего, кроме кругов на поверхности болота. И заросшие мхом туши мертвых деревьев.
– Вы не считаете это убийством? – повторил вопрос Бочкарев.
Шатов сидел с закрытыми глазами. Губы шевельнулись.
– Нет? – спросил Бочкарев.
– Не знаю… – еле слышно произнес Шатов.
– Но если бы вы снова оказались там, и Дракон снова попросил бы вас о помощи… Вы бы помогли?
Шатов сжал зубы. Помог бы? Или нет? Откуда он знает? И зачем было бы помогать? Или все-таки помог бы? Хотя бы ради того, чтобы точно знать, что…
– Кстати, – фразы Бочкарева стали резкими и точными, как скальпель. – Кстати, мобильник с вами?
– Телефон? – Шатов вздрогнул, кивнул, потом торопливо достал из кармана аппарат и положил его на стол. – Вот.
– Это тот самый телефон, который вам дал Дракон для связи, – сказал Бочкарев, – и только он знал номер этого телефона. Так?
– Так, – Шатов разом охрип, попытался откашляться, – да.
– И со времени смерти Дракона по нему к вам никто не звонил?
– Никто.
– А вы не выяснили номер аппарата? И где он зарегистрирован. И главное – на кого?
– Н-нет…
– Но зачем-то продолжаете носить его с собой… – Бочкарев полез во внутренний карман пиджака и достал сложенный вчетверо листок бумаги. – Вы можете мне объяснить, зачем вы постоянно подзаряжаете и носите с собой телефон, по которому к вам может позвонить только один человек… Один человек, которого вы сами и убили.
Шатов промолчал. Взял со стола телефон и спрятал его в карман.
– Или вы полагаете, что Дракон мог выжить? – спросил Бочкарев.
– Я…
– Да или нет?
– Не знаю…
– Да или нет?
– Идите вы к черту! – выкрикнул Шатов, вскакивая и опрокидывая стул. – Что вам от меня нужно? Что? Я уже рассказал все, что мог. Меня уже допросили все, кто желал покопаться у меня в мозгу. Я даже дал согласие на допрос под гипнозом. Вы допрашивали меня и мою жену… Что вам еще от меня нужно? Да, я таскаю с собой этот проклятый телефон. Да, я не знаю, зачем это делаю. Я не знаю… Мог он выжить или не мог. Я знаю, что он убил более тридцати человек. Я знаю, что почти десяток из них он убил на моих глазах. Я помню, как он падал в болото. И я не видел, как он захлебывался. Ко мне никто больше не звонил по этому проклятому телефону…
– Один звонок был, – спокойным голосом напомнил Бочкарев, и Шатову показалось, что эти простые слова ледяным дождем обрушились на него. – Ведь был звонок?
– Был… – прошептал Шатов. – Но я не знаю, кто звонил. Никто не ответил. Просто тишина в трубке. Тишина, потрескивание помех. И – все. Отключились. Короткие гудки.
– Вы поэтому так нервничаете?
– Извините, – Шатов наклонился, поднял стул и поставил его на ножки.
– Почему вы назвали его Драконом? – снова спросил Бочкарев, подождав, пока Шатов сядет на стул.
– Да не знаю я. Не знаю. Может быть, из-за того, что он метил свои жертвы вырезанным из картона драконом… Или, может, из-за моего сна…
– Я читал о вашем сне, – кивнул Бочкарев.
– Не знаю. Дракон и все.
– А сам себя он называл…
– Арсений Ильич.
– Нет, кроме этого.
– Охотником, – сказал Шатов. – Он называл себя охотником. А нас всех – животными, на которых он охотится. И еще он говорил, что не потерпит браконьеров в своих угодьях.
– И не потерпел, и не потерпел… Это прибавило к общему списку еще пять трупов и чуть не стоило вам жизни, – Бочкарев продолжал крутить в руках листок, сложенный вчетверо.
– У вас есть ко мне еще вопросы?
– Да, – кивнул Бочкарев, – или вы уже устали?
– Ну что вы, – устало улыбнулся Шатов, – в вашей компании я провел четыре самых содержательных часа в своей жизни.
– Вот и хорошо. Сейчас я вам задам вопрос. Чисто гипотетический, но все-таки. Вопрос. И мне очень хотелось, чтобы вы ответили на него как можно более честно. Даже если он покажется вам нелепым…
– Шатов, Евгений Сергеевич, тридцать семь… – деревянным голосом отбарабанил Шатов.
– И тем ни менее. Если мы предположим, только предположим, подчеркиваю, что Дракон каким-то образом выжил. Только предположим…
– Да что вы заладили – предположим, предположим! – взорвался Шатов. – Не делайте из меня дебила, господин Бочкарев!
– Хорошо, – легко согласился Бочкарев, – если тот, кого вы называли Арсением Ильичем, остался в живых… Он бы попытался найти вас?
– Да, – не задумываясь, ответил Шатов.
– Вы в этом твердо уверены?
– Да, я в этом твердо уверен.
– И зачем он попытался бы вас найти?
– Не знаю… Отомстить… Не знаю, – пожал плечами Шатов, – Честно – не знаю.
– А если отомстить, то за что?
– За то, что я его…
– Убили? – быстро спросил Бочкарев.
– Да, за то, что я его убил, – твердо произнес Шатов. – За то, что я его убил. И за то, что я каким-то образом умудрился не выполнить того, что он запланировал. И что я…
– Отомстить… – тихо повторил за Шатовым Бочкарев. – Только вам?
– Вы имеете ввиду… Моей жене?
– Не только…
– Не знаю, – Шатов чувствовал, что разговор снова становится каким-то нереальным, сумеречным.
Начала болеть голова, и Шатов потер виски.
– Прошло уже полтора месяца, – Бочкарев все крутил в руках сложенный вчетверо листок, крутил с таким видом, будто в листке этом скрыта некая тайна, которая…
– Он не пытался со мной связаться. Не пытался, – Шатов прикусил губу, а потом снова сказал, – не пытался.
– Подождите меня, пожалуйста, – попросил, вставая, Бочкарев. – Я вернусь через пять-десять минут.
Листок остался на столе.
Шатов помассировал виски. Болит. Безумный день. Безумный разговор. Нелепый человек… Хотя, слово нелепый, как и определение «Зануда», больше не подходили к Бочкареву. За полчаса этот человек сумел скомкать и выбросить в окно все самообладание и уверенность Шатова.
Странный человек. И странный листок.
Шатов попытался отвернуться к окну, но взгляд все равно вернулся к листку бумаги.
Там не может быть ничего интересного, сказал себе Шатов. Ничего. И это не мой листок. И это просто глупо – заглядывать в этот нелепый листок бумаги. И, в конце концов, неизвестно, как может отреагировать Бочкарев на то, что Шатов…
Рука Шатова остановилась над бумагой.
Не нужно.
Листок по краям немного потерт, словно его долго носили в кармане.
Не нужно.
Пальцы ощутили шероховатость бумаги.
Не нужно, слышишь, Шатов, не нужно. Это не для тебя… Не нужно.
Листок развернулся. Раз и еще раз. Обычный стандартный листок для машинописи. И размашисто, через весь лист, в длину, фломастером, надпись: «Если бы вам осталось жить меньше часа, что бы вы сделали?».
Шатов прочитал фразу несколько раз, прежде чем обратил внимание на подпись. «Евгений Шатов». И число – второе октября.